<<   Веселова И. С. Рассказ в обратной перспективе

Речь пойдет о рассказах, обладающих существенным типологическим сходством. Они построены по однообразной схеме причинно-следственной связи событий. Сюжет таких текстов держится не на действиях героя, а на интерпретации события-следствия через событие-причину. Так организованы многие нарративы речевого быта: «Я опоздал, потому что не ходили трамваи» (насколько эта причина определила следствие — это вопрос достоверности высказывания, и, в конечном счете, правдивости говорящего). Сходную причинно-следственную структуру имеют и тексты, называемые в фольклористике «мифологическими».

В мифологических рассказах сюжет как основа «структурной самостоятельности и завершенности» представляет извечную проблему. Тексты несказочной прозы отличаются от других фольклорных нарративов пассивностью «человеческого» персонажа. Достоверность и жизненная правда устных рассказов состоит именно в их «негероичности». По замечанию Зиновьева человек в быличке — это «свидетель», оказавшийся в условиях, которые «он не в силах изменить» (Зиновьев 1987, 387).

Я предлагаю определить устные рассказы по способу осюжетивания событий текста. Рассказчиком из жизненного опыта выбираются некоторые события, нуждающиеся в объяснении, поименовании. События суть основа сообщения, рассказ должен связать их в последовательность. Стоит договориться, о каких событиях идет речь: о событиях жизни или текста. Есть ли разница между ними? Есть ли возможность пережить событие, не назвав его? «Существуют надежды и планы, сражения и идеи, но только ретроспективных рассказах есть несбывшиеся надежды, расстроенные планы, решающие сражения и продуктивные идеи» (Mink цит. по: Олейников 1999, 12). Жизнь континуальна, но наше знание о ней дискретно. Дискретность — свойство не бытия, но нашего знания о нем. Таким образом, событие жизни и событие текста не существуют вне друг друга. Жизненный факт становится событием, как только мы его помыслили таковым. Взаимоотношения события жизни и текста сравнимы с взаимоотношением события и ритуала, описанным А.К. Байбуриным: «Ритуал в архаическом и традиционном обществе стремился поглотить событие. Так, сами роды — лишь эпизод в структуре родильной обрядности. Ритуал рождения начинается гораздо раньше родов (если быть точным — уже в свадебном обряде), а завершается через весьма продолжительное время после родов. /…/ На деле ритуал и есть событие. Другими словами, без ритуала (или вне ритуала) нет и события. И наоборот: событие существует лишь постольку, поскольку оно воплощено в ритуале» (Байбурин 1992, 19). Событие не может быть названо таковым без своеобразного «акта приемки-сдачи» его культурой: в ритуале или тексте. Событие существует только как наше представление о нем.

Событиям присваиваются значения завязки и финала сюжета в рамках причинно-следственной конструкции. «Мы формируем наше прошлое из точки сегодняшнего дня. Для того чтобы события - к какому бы времени они не относились - из актуального настоящего внутренней жизни превратились в факты вербализуемого, а значит и прошедшего акт социализации, прошлого, они должны быть оформлены в сюжет со счастливым или трагическим, но обязательно наличествующим, финалом» (Адоньева 2000, 8). Завязка и развязка действия устного рассказа происходит по когнитивным законам, впрочем, сама жизнь мыслится в матрицах повествования (см.: Неклюдов 1998).

Впрочем, настаивать на том, что «мифологические» рассказы представляют собой причинно-следственную конструкцию в строгом смысле нельзя. Что есть причина, а что следствие для научно-практического сознания: вещий сон или болезнь, «плохая» примета или случившееся несчастье, предсказание или предсказанное? События, аргументы и факты вступают связываются в фольклорных нарративах посредством символических рядов, актуальных верований и прочих тонких сфер, организующих картину мира говорящего.

К. Леви-Стросс, объясняя «эффективность символов» шаманского камлания, сформулировал принцип фольклорной каузальности: «… поняв свои муки, больная не только смиряется с ними, она выздоравливает. С нашими больными не происходит ничего подобного, когда им объясняют причину их недомоганий, рассказывая про выделения, микробы и вирусы. Нас, может быть обвинят в парадоксе, если мы ответим, что причиной тому как раз то, что микробы существуют, а чудовища — нет. Отношение между микробом и болезнью для сознания пациента есть отношение чисто внешнее — это отношение причины к следствию, в то время как отношение между чудовищем и болезнью для того же сознания (или подсознания) есть отношение внутреннее — это отношение символа к символизируемому объекту, или, если говорить языком лингвистики, означающего к означаемому. Шаман предоставляет в распоряжение своей пациентки язык, с помощью которого могут непосредственно выражаться неизреченные состояния и без которого их выразить было бы нельзя» (Леви-Стросс 1985, 176). Согласно формальной логике, «любая из цепей причинения не имеет ни начала, ни конца»: «Попытки найти абсолютно «первую» или «последнюю» причины означают обращение в той или иной форме к чуду, сверхъестественной силе» (Философский словарь 532). В том и кроется отличие причинно-следственных конструкций науки и устных рассказов. Для мифологизирующего сознания устных рассказов существуют начало и конец истории: болезнь - молитва - выздоровление, сон как причина имянаречения, вселение полтергейста как объяснение странных возгораний, наводнений в доме. Сополагаются явления заведомо разной природы: материальной и сверхъестественной, духовной и физической.

В качестве примера приведу текст, обнажающий механизм интерпретации, тот шарнир, на котором возможен поворот от рационального, формального объяснения к фольклорному:

Так вот. Как-то у нас тут на Мясницкой, совсем недалеко отседова, на пустыре, буржуи решили построить бизнес-центр (1). Ну, тут все начали сопротивляться, шипеть. Во-первых, это было еще тогда, когда Мясницкая была еще больше улицей Кирова, чем Мясницкой, такой правильной, советской улицей Кирова. А тут на ней какой-то бизнес-центр строить. Не надо нам этого. Хотя вроде бы только пустырь и трансформаторная будка, но все равно. Во-вторых, сколько же они туда эти буржуи денег закопают. Ну, вот собрались там у трансформаторной будки всякие люди и бульдозеры и начали котлован копать. Рыли они, рыли и зарылись окончательно. А когда окончательно зарылись, тут деньги у них и кончились (2). Все тут сказали, так им и надо, буржуям проклятым. А котлован они оставили открытым. Так прошел полный годичный цикл: зимой все замерзло, весной все растаяло, летом высохло, осенью опять залило дождиком. И тут что произошло? Когда все там перемешалось?(3) Правильно, случился оползень, и рухнул в эту яму целый угол соседнего дома (4). И, слава Богу, никого не завалило. Каким чудом? Видимо, все эти люди спали, а дело уже ночью произошло, в другом углу комнат, и поэтому никто не пострадал, а только открылся доступ свежего осеннего ветерка к их сонному одру.

- Слава Богу, что не смертному.

- Вот, вот. Жильцы, конечно, возмущались. Квартиры им дали из городского бюджета, но в каком-то Марьино, или Митино. Митино, наверное, потому что Марьино — это хоть как-то, а Митино — совсем. Кстати, я услышал новое название для всех этих районов. Очень верное название, но неприличное. Новоебуново, типа Новожулебино, Новокосино. Ну, да ладно. Жильцы повозмущались, но их быстренько выселили. Потом приехала груша, раздолбала к чертовой матери весь дом и сровняла его. А те, которые пони-мали, говорят, ну, конечно, когда котлован оставляют на полный годичный цикл, его же консервировать надо (0). Но это практики, а настоящие москвоведы, говорят, ну так это же церковная стрелка. Тут церковь когда-то стояла, вокруг церкви погост был. Котлован выкопали, кости все перерыли (5). На костях, практически, бизнес-центр решили строить (0*).

Структура

(1) … буржуи решили построить бизнес-центр;

(2) Рыли они, рыли и зарылись окончательно. А когда окончательно зарылись, тут деньги у них и кончились;

(3) А котлован оставили открытым.

(4) …случился оползень, и рухнул в эту яму целый угол соседнего дома;

(5) Тут церковь когда-то стояла, вокруг церкви погост был. Котлован выкопали, кости все перерыли.

Сюжет текста вписывается в причинно-следственную схему. Оползень и рухнувший дом — отправная точка рассказывания. От нее повествование разворачивается к началу — предпринятому строительству бизнес-центра (1) и вынужденной остановке стройки (2). Однако с момента остановки стройки повествование раздваивается в перспективе двух различных связок-объяснений. В перспективе связки (0) важность приобретает описание оставленного на полный годичный цикл открытого котлована. Именно событие (3) — незаконсервированная стройка на фазе котлована — есть причина аварии. В этом ходе события связываются в рамках научно-практического мышления. Сополагаются события одного порядка: перемешавшиеся пласты почвы в оставленном на год котловане и оползень. Первый ход состоит из последовательности событий 1 — 2 — 3 — 4.

Однако этот текст был бы только образцом свидетельства о «всеобщей разрухе» и разгильдяйстве, не имей он второго хода в перспективе связки (0*): «На костях, практически, бизнес-центр решили строить». В этом ходе событием-причиной является нарушение неприкосновенности погоста. Вследствие нарушенного запрета и случился оползень. Последовательность событий второго хода 1 — 2 — 4 — 5.

Событие происходит только на фоне нормы, нарушением которой оно и является. В соответствии с представлениями о норме (а процесс нормирования охватывает все умопостигаемые стороны нашей жизни: от цвета одежды, архитектуры дома, самочувствия, поведения до погоды) и ее нарушениях в жизненном потоке выделяются отдельные отрезки — события. Одно и то же явление может быть событием в одной традиции и не являться таковым в другой: одни видят каплю влаги на иконе, другие — чудо мироточения, нам с трудом можно представить, что такое недоучтенная рождаемость, в то время как персонажи Культуры 2 идентифицировали это явление как вредительство (Паперный 1996, 210). Представление о событии тесно связано с мировоззренческой позицией рассказчика и его рассказа.

Чтобы сон не сбылся, его надо рассказать и как можно большему количеству людей (0). Мне перед Димкиной (сына  — И.В.) болезнью (1*) однажды всю ночь снилось сырое мясо (2*), а это ведь к болезни. И я ведь всем, всем тогда этот сон рассказала (1). Ну и вот (2) (АА ).

Болезнь сына (событие 2) связана с событием (1) — приснившийся сон. Это первых ход этого краткого, но двухходового нарратива. Событие (2*) маловероятное выздоровление сына после очень тяжелой болезни. О событии 2* не говорится в рассказе, но оно известно собеседницам. Предпринятые противодействия предсказанному бедствию (1*) возымели силу, и, как следствие, сын выздоровел (2). События 1* и 2* соединены связкой (0).

Таким образом, тексты вызываются к жизни событиями-поводами для рассказывания, которые в структуре самого рассказа суть следствия. Эти события нуждаются в объяснении, поскольку факт случившегося нарушает равновесие картины мира, неизменно требует ответа на вопрос: «Почему так произошло?». Событий, нуждающихся в интерпретации, не так много. Проанализировав почти сотню текстов (разных жанров, но сходных по структуре) я сгруппировала событияследствия следующим образом:

1. Болезнь / Исцеление (как варианты: увечья, изменение характера и внешности к худшему, физические недостатки);

2. Смерть / Выживание;

3. Катастрофы, войны / Победы;

4. Строительство / Разрушение (в том числе наводнения, пожары);

5. Отсутствие денег (еды, средств) / Находка;

6. Переходные моменты: Женитьба/Замужество, Беременность, Имянаречение (человека, города);

7. Странные (пустующие, безымянные, необычные, большие, необычного цвета) дома, деревья, скульптуры и пр.

События (за исключением объектов последней группы), входящие в эти группы, характеризуются неконтролируемостью человеческой волей (болезни, аварии, катастрофы), повышенной неопределенностью (отсутствие денег, беременность) и необходимостью совершить выбор (женитьба, имянаречение). Эти события нуждаются в возведении к причине: сновидению, приметам, этическим правилам и запретам, символическим акциям, действиям демиургов, НЛО и пр.

Объекты, составляющие последнюю, группу, также чреваты толкованиями. Они выделяются из своего категориального ряда ненормальностью. Дом обычно населен людьми, пустующий, заброшенный дом предоставляет простор для причинно-следственных экзерсисов. Здания в Петербурге имеют преобладающую окраску желтой охры («желтизна правительственных зданий»), что наряду с прочими пастельными тонами воспринимается как норма. Необычный колер Инженерного замка вкупе со всей таинственностью и мрачной романтикой здания послужило поводом для устойчивого сюжета про цвет, выбранный Павлом I для штукатурки своего дворца в тон цвета перчаток своей фаворитки (Синдаловский 1994, 84).

По логике повествования болезнь, потери, неудачи суть результаты (следствия) встречи со сверхъестественными силами, что и служит поводом считать «сверхъестественное» опасным. Иначе говоря, в перспективе текста (назовем ее прямой) сюжет развивается от встречи с сверхъестественным к событию-следствию. В перспективе жизни (экзегезы жизни), назовем ее обратной, вектор движения повернут в обратном направлении — от событий-следствий к сверхъестественному.

Поскольку события-причины имеют символическое (а часто сакральное) значение, то они берут на себя «ответственность» за происшедшее, перетягивают на себя семантический полюс. Их роль в тексте заметнее. Подтверждением тому является составление указателей быличек по действиям неведомой, нечистой или Божественной силы. Как в системе обратной перспективы размеры предмета изображения не уменьшаются с удалением, если его символическая ценность велика, так и в повествовательных текстах причинно-следственной структуры удаленное во времени событие-причина имеет значимость большую, чем следствие. Нарушение запрета, вещий сон и пр. — жесты и акции символически более значимые, и потому «нейтрализующие» действие разрушительной силы случая.

Очевидна сходность структуры анализируемых мною текстов со структурой сновидений, описанных П.А. Флоренским в «Иконостасе»: «Нет сомнения, сновидения разбираемого типа суть целостные, замкнутые в себе единства, в которых конец — развязка предусматривается с самого начала и, более того, собою определяет и начало, как завязку, и все целое. …мы имеем полное право утверждать телеологичность всей композиции сновидения: все его события развиваются в виду развязки. Для того, чтобы развязка не висела в воздухе, не была несчастной случайностью, но имела глубокую прагматическую мотивировку» (Флоренский 1993, 11). Так и в фольклорных достоверных текстах (легендах, чудесах, быличках, рассказах о снах) сюжет разворачивается от финала к завязке, от следствия к причине, от простого прошедшего к пред-прошедшему времени.

Литература

Адоньева 2000 — Адоньева С.Б. Прагматика фольклора: мифы, культурные императивы и практика переходных ритуалов в современной культуре // Современный городской фольклор: исследования и материалы. РГГУ. М., 2000 (в печати).

Байбурин 1992 - Байбурин А.К. Ритуал: между биологическим и социальным // Фольклор и этнографическая действительность. СПб., 1992.

Зиновьев 1987 - Зиновьев В.П. Быличка как жанр фольклора и ее современные судьбы // Мифологические рассказы русского населения Восточной Сибири / Сост. Зиновьев В.П. Новосибирск, 1987.

Леви-Стросс 1985 — Леви-Стросс К. Структурная антропология. / Пер., ред. и прим. Вяч. Вс. Иванова. М., 1985.

Неклюдов 1998a - Неклюдов С.Ю. Исторический нарратив: между «реальной действительностью» и фольклорно-мифологической схемой // Мифология и повседневность. Материалы науч. конференции 18-20.02. 1998. / Сост. Богданов К.А., Панченко А.А. СПб., 1998. С. 288  — 292.

Олейников 1999 - Олейников А.А. История: событие и рассказ. Критический анализ философии нарративной формы. Автореф. на соиск. уч. ст. канд. философ. н. М., 1999

Паперный 1996 - Паперный В. Культура 2. М., 1996.

Синдаловский 1994 — Синдаловский Н. Петербургский фольклор. СПб, 1994.

Философский словарь — Философский энциклопедический словарь. М.. 1983.

Флоренский 1993 — Флоренский П.А. Иконостас // Флоренский П.А. Иконостас: Избранные труды по искусству. СПб., 1993.