<<   Белоусова Е. А. «Водные дети»: представления о новорожденном в субкультуре движения за «естественные роды»

В традиционной народной культуре новорожденный ребенок не принадлежит еще полностью человеческому миру, сфере культуры. Его воспринимают как «чужого», представителя «иного мира». Чтобы попасть в мир людей, ребенку необходимо пройти ряд важных этапов, специально выделенных в культуре «вех». С одной стороны, сам ребенок должен своими действиями и качествами постепенно доказать, что он «свой». С другой стороны, члены социума должны помочь ему в преодолении цепи препятствий, разделяющей мир человеческий и нечеловеческий.

«Чуждость» младенца кодируется двумя основными способами: через его описание как существа демонического и, с другой стороны, как существа природного (животный код) (Седакова 1994: 21). Поведение и развитие ребенка оценивается через соответствие некой «норме». Ребенок должен продемонстрировать группе, что он не «подменыш». Любые отклонения, все необычное в поведении и внешнем виде ребенка, несоответствие его возраста и необходимых умений свидетельствует о его демонической природе. «Неправильные» дети вызывают страх и отторжение, от них стремятся избавиться, или же за ними навсегда закрепляется маргинальный статус .

Одновременно в культуре вырабатываются превентивные и «исправительные» техники и практики, помогающие добиться «адекватного» поведения и внешнего вида ребенка. Ряд примет связан с регламентацией поведения беременной в целях избежания нежелательных «необычных» качеств ребенка (Толстая 1995а; Толстая 1995b). Также существует ряд действий, совершаемых родителями младенца и повитухой во время родов и непосредственно после них. В раннем детстве родители и все сообщество совершают ряд магических действий, «помогающих» ребенку развиваться в соответствии с принятой нормой.

Превращение новорожденного ребенка в человека воспринимается как постепенное «открытие» тех органов ребенка, которые отвечают за обладание истинно человеческими качествами (рост, зрение, слух, речь, мышление, ходьба) (Байбурин 1991: 260). Соответственно, целый ряд обрядовых действий направлен на «доделку» ребенка, исправление его «нечеловеческой» природы. Эти действия выглядят как символическое удаление препятствий, мешающих «правильному» осуществлению человеческих функций.

В современной городской культуре также выработаны определенные стандарты нормы. Прежде всего, контроль над соблюдением правил, обеспечивающих «правильное» развитие ребенка и оценка результатов осуществляются медиками, которые в равной степени руководствуются как научными и популярными изложениями медицинской теории, так и устной народной традицией (Белоусова 1998). В то же время, эти функции контроля и оценки осуществляет женское сообщество — сообщество «старших» женщин, родивших и воспитавших детей (Щепанская 1996).

Требования к поведению ребенка и к срокам овладения им различными умениями являются достаточно жесткими. В родильном доме новорожденный непосредственно после рождения обмеряется и оценивается по шкале АПГАР по 5 показателям. Далее при патронаже и регулярных визитах в поликлинику ребенок взвешивается и оценивается «по таблицам», в которых указывается, в каком возрасте он должен овладеть теми или иными способностями, приближающими его к «человеческому» состоянию (состоянию здорового взрослого человека). Также проводится ряд действий, направленных на дальнейшую социализацию и отсекание природного и опасного (курсы массажа, последовательная иммунизация, разнообразные виды терапии).

Главным образом, в современной городской культуре считается ненормальным «запаздывание» ребенка, связанное как с его собственным физическим и умственным развитием (вовремя не начал сидеть, ходить, говорить), так и с социализующим поведением родителей (слишком долго сосет соску, слишком долго находится на грудном вскармливании). Частично это беспокойство обусловлено рудиментами архаических верований: неподвижность и замедленное развитие — характерные признаки «подменыша» (Виноградова 1995: 316; Власкина 2001: 75).

В то же время, «преждевременное» развитие ребенка также внушает опасения (слишком разумный для своего возраста — ему пока надо осваивать то, что положено по возрасту; слишком рано начал стоять — ножки будут кривые — надо заставлять его ползать; слишком рано знает буквы — глазки испортит). В традиционной культуре необычно «раннее» развитие ребенка также считалось опасным: «Также считали, что ребенок, который сразу после рождения глазами водит, переплетает ноги, с первых же дней оказывается очень смышленым, не задержится на белом свете» (Седакова 1997: 10).

Можно сказать, что в современной городской культуре в полной мере сохранились представления о ребенке как неполноценном человеке и о ребенке как лиминальном существе, априори подверженном опасности. Именно с этими глубинными представлениями связано восприятие родов и первого времени жизни ребенка как относящихся к медицинской сфере. Роды прежде всего ассоциируются с родильным домом и производимыми там медицинскими манипуляциями, а маленький ребенок — с посещением медицинских учреждений и тяжелой и необходимой работой родителей по постепенному устранению различных выявленных «дефектов».

Ориентация родителей на предписания врачей и популярную медицинскую литературу (часто это информация опосредованная и передающаяся изустно) также основана на том, что ребенок еще не понимает, не знает, не умеет и не чувствует (не видит, не слышит, не испытывает боли ). Такое восприятие ребенка делает возможными те неприятные и болезненные манипуляции, которым подвергают ребенка при рождении и после него. Оно также ведет к недоверию родителей к эмоциональным проявлениям ребенка и к своим собственным интерпретациям его «хаотичного», «немотивированного» поведения. В результате, родители часто игнорируют детский крик, вызванный различными проблемами (потребностью в пище, коммуникации, облегчении боли), считая плач неотъемлемым атрибутом ребенка:

Что ты хочешь? Все дети плачут! (И26).

«Хаотичного» ребенка считается необходимым вводить в определенные рамки, регламентировать его жизнь при помощи режима (не рекомендуется брать на руки лишний раз, вставать к нему ночью, кормить во внеурочное время и пр.) Вот характерное для своего времени свидетельство матери ребенка, родившегося в 1950-м году:

У нас там была нянюшка — она согласилась поехать с нами, ей хотелось в деревню. Она все время возмущалась моим способом воспитания. <…> Он почувствовал прелесть качания — может быть, и не надо было его этого лишать, раз это было так приятно? Сейчас я уже не знаю. Просто не знаю. И для того, чтобы не слышать, как он орет, я просто уходила из деревни. И приближаясь, я слышала его рев. Но ей было запрещено его качать. <…> Я почему-то считала — что может быть полезного для мозга, для нервной системы, что тебя трясут? Я вообще с самого начала настраивалась на то, что я должна быть свободный человек — что он сам по себе, так сказать, а не то что я хожу там и как эта самая… (И58)

С начала 70-х гг. на протяжении нескольких десятилетий дети в России воспитывались по книге доктора Бенджамина Спока «Ребенок и уход за ним». Доктор Спок тоже учил родителей не потакать хаотичным капризам ребенка. Он предлагал сознательно игнорировать младенческий крик в тех случаях, когда он не обусловлен такими причинами, которые признавались им (и современным обществом) как рациональные .

За последнее десятилетие восприятие ребенка как не-человека несколько изменилось. Наблюдается общая тенденция к «антропоморфизации» новорожденного ребенка, и даже эмбриона, что сказалось на общей гуманизации отношения к младенцам . Новейшие исследования о внутриутробной жизни детей и психологии новорожденных получили распространение через популярную литературу и были широко востребованы (Verny 1981; Chamberlain 1983; Бертин 1992). Благодаря деятельности Всемирной организации здравоохранения, в ряде российских родильных домов действия, производимые с новорожденным ребенком, изменились, сохранив при этом традиционную структуру — поэтапную социализацию.

Всегда присущая традиционной культуре идея важности первых, культурно выделенных, манипуляций с ребенком нашла рациональное основание в популярном представлении о механизме импринтинга (отпечатывание в сознании ребенка его первых «детских опытов» ). В «гуманистической» системе представлений о ребенке необыкновенная важность приписывается таким культурно выделенным моментам, как немедленный телесный контакт новорожденного с матерью, немедленное прикладывание ребенка к груди и отсрочка перерезания пуповины до прекращения ее пульсации. Эти «перво-действия» в ритуале рождения на рациональном уровне призваны обеспечить физическое (получение материнской микрофлоры, усиление естественного иммунитета) и психическое (связь с матерью, т.н. «бондинг» ) здоровье ребенка. Образ ребенка в этой системе настолько «очеловечился», что указанные действия стали описываться как его «права»: таким образом, ребенок признается полноправным членом социума, гражданином. В то же время, в соответствии с этой системой представлений, ребенку позволяется больше и дольше быть «хаотичным» — дольше питаться материнским молоком, позже приучаться к горшку, дольше оставаться дома с матерью (а не идти в ясли) и т.д.

В настоящее время в России существует еще одна, достаточно маргинальная, система взглядов на новорожденного, в соответствии с которой сообщество стремится к тому, чтобы увести ребенка от превращения в человека в общепринятом смысле. Эта система представлена субкультурой движения за «естественные роды», возникшего в России в начале 1980-х годов под влиянием идей Игоря Чарковского. В это время аналогичное движение набирало силу в Европе и в Америке, однако, специфика России состояла в том, что под «естественными» родами«понимались роды в воде .

Структура традиционных представлений сохраняется в картине мира «водородчиков» (самоназвание группы), однако сами нормы в ней оборачиваются своими противоположностями. Так, «нормой» в ней считаются «мягкие» роды в воду, а «нормальными людьми» — дети, рожденные в соответствии с этой методикой. Эти дети «лучше» и «правильнее» взрослых (которые по определению не могли быть рождены таким способом), а также детей, рожденных в родильном доме. Дети воспринимаются как мудрецы, проводники иного мира, они могут «учить» и «вести» взрослых:

Ребенок приходит на Землю не только для того, чтобы получить необходимый ему для дальнейшей эволюции опыт и выполнить определенную программу. Его главная задача — донести знание о гармонии Вселенной до своих родителей. Мы должны научиться воспринимать его не как глупого несмышленыша, делающего по жизни первые шаги, а как мудрого Учителя, который совсем еще недавно был частичкой Высшего разума. (Дадашева 1994: 26)

В то же время, описывая своих детей в общем культурном контексте, представители движения говорят о них как о выдающихся людях, сверхлюдях и даже не совсем людях. «Водные дети» описываются как «новая генерация» людей, как «новая раса». В то время как в традиционной культуре необычные качества младенца были сигналом опасности и воспринимались негативно, в описываемой субкультуре они приветствуются и поддерживаются. Если в традиционной культуре отступление от нормы и «перевыполнение нормы» нежелательно, то в данном случае оно становится желаемым и искомым. В качестве идеала видится полный уход от принятых в культуре норм и стереотипов поведения:

Со времен Адама и Евы люди рожали на земле и тем самым нарабатывали определенный стереотип поведения и выживания, генетически закрепленный в реактивной памяти тела. Когда ребенок рождается в воде, в новой, казалось бы, чуждой для человека среде, старые генетические стереотипы не срабатывают. Необходимы совершенно другие навыки, новый механизм приспосабливаемости. В мозгу ребенка включаются новые группы нейронов, устанавливаются многочисленные связи: центральная нервная система — периферия, что требует от организма творчества. Расширяется сознание, повышается интеллект, создаются предпосылки для развития совершенно необычных способностей. Спектр адаптивных функций Человека, нетравмированного при родах и получившего множество новых возможностей, безграничен. (Дадашева 1994: 13-15)

В предложенной модели ребенок должен не уходить от природы, постепенно социализуясь, а оставаться в мире природы и все глубже в него погружаться. Многие базовые культурно выделенные моменты, традиционно маркирующие переход ребенка в мир людей, остаются существенными, но происходят «не как у людей».

Крик ребенка при рождении традиционно является важным моментом — показателем, по которому оценивается природа младенца (человек или подменыш), жизнеспособность, прогнозируется будущий характер и личные качества (Седакова 1999). К этому моменту впоследствии часто обращаются при конструировании жизненного нарратива («Сразу было ясно, что не жилец»; «Сразу было ясно, что сильный характер» и пр.):

А она говорит: «Ой!», подставила ладошки лодочкой, и мой ребенок туда выпрыгнул и громко закричал. А она говорит: «Ой, как приятно: ребенок-то кричит, а не пищит, как эти тут недокормыши». (И33)

В палату приносили котят — мы их так называли: «Котята едут!», если они мяукали. У всех были какие-то тоненькие голосочки, а особенно у мальчика одного — он так совсем пищал тоненько: «Мяу!» А эта моя всегда таким толстым голосом «Э-э!» — говорила. Я думала: «Вот какая у меня девица мощная!» А эти какие-то котята. Да, гордость. Я вот даже удивилась, когда она только родилась — я вот не знаю, у меня изменится ли отношение — я ее зауважала как личность. Серьезно. (И41)

Он и не кричал — там его оживляли. Он придушился, потому что вялые роды, воды отошли еще вечером, часов в 11, а родился он в 7 часов утра. Он явно придушился, конечно, и это сказывалось потом очень долго. (И29)

Голос свойствен человеку, молчание — существам иного мира (Байбурин, 1993: 211; 207). В родинах женщина, так же как и ребенок, находится в состоянии «перехода», в лиминальном пространстве, и потому не должна кричать, плакать и жаловаться. В современных родильных домах это традиционное требование к женщине сохраняется, будучи мотивировано различными рациональными соображениями (Белоусова 2001: 80-81). Также важен первый крик ребенка, первый сигнал о приходе в «этот» мир. В тех случаях, когда ребенок не кричит, его стимулируют это сделать при помощи шлепка. Крик оценивается как нечто положительное, ожидается и встречается с радостью.

В противоположность этому, в водных родах крик ребенка при рождении является редким и нежелательным. Он ассоциируется с болезненным вдохом, резко и неожиданно для ребенка раскрывающим его легкие. Одним из важных преимуществ водных родов считается «мягкий», постепенный переход ребенка из водной среды, окружавшей его в матке, в водную же среду для адаптации и релаксации, а затем уже на воздух.

Дети не кричат, рожденные в воде. Это не является обязательным. По шкале АПГАР в роддоме считается одним из десяти баллов — один балл ставится за крик. Закричал сразу ребенок после рождения или нет. Конечно же, рожденные на сушу и могущие сильно проораться — это говорит о том, что на самом деле много энергии, ребенок сильный, способен бороться за свою жизнь. А если он «э-э» — еле-еле чего-то там, то, конечно, это говорит о том, что по шкале АПГАР вот это вот минус. А в домашних родах, особенно в водных родах, ребенок не кричит. Кричит. Но не всегда. Если кричит — потому что водные роды тоже — они ж не все бывают сразу прямо суперидеальные — бывает нездоровая женщина, бывают трудные роды, бывают первые роды, бывают женщины, неподготовленные психологически, все-таки, до конца. (А2)

Уже доказано: роды в воде благотворно влияют на здоровье малыша. Такой ребенок не испытывает в мо-мент рождения стресса от резкого перепада температу-ры, от так называемого гидроудара — переходя на воздух из состояния гидроневесомости (ведь до рожде-ния он преспокойно плавает в околоплодных водах), светового и звукового ударов. Первый крик малыша — всегда крик боли: резко и стремительно разворачива-ются крохотные легкие в момент первого вдоха. Ро-дившись в воде, малыш имеет возможность подгото-виться к этому испытанию. (Гурьянова и Железнова 1997: 105)

Знаете, это состо-яние мне хотелось впитать в себя и сохранить на всю жизнь, так было здорово! Солнце, утро, вода, камни… Трошка родился, вынырнул, выплыл. Миша Фомин его принял и передал мне на руки. Солнышко вышло из-за горы. Лицо у Трошки — удовлетворенное, молчит… Я спраши-ваю: «А чего он не кричит?» — «Так ему хорошо, что же кричать-то…» — не помню, кто мне ответил. Но это я уж так спросила, на всякий случай: я же видела, что он дышит, что ему хорошо. (Оля Ковальская. Цит. по: Гурьянова и Железнова 1997: 118)

Другой существенный отличительный признак «водных детей» — сразу открытые, часто еще под водой, глаза и способность видеть. В традиционной культуре существовало представление о том, что ребенок появляется на свет «закрытым» — слепым и глухим. В этом отношении детей уподобляли новорожденным котятам, у которых глаза открываются через несколько дней. На Украине существовал специальный обычай, связанный с «продиранием», «открыванием» глаз ребенка — похристини (продирини, очедирини) (Байбурин 1991: 260; Мазалова 2001: 113).

Современный исследователь народной культуры, Н. Мазалова, комментирует этнографические данные: «В действительности в первые дни жизни у новорожденных плохо развиты слух и зрение, они не фиксируют взгляд, реагируют только на резкие слуховые и световые раздражения» (Мазалова 2001: 113). В рассказах женщин о родах в роддомах также часто говорится о закрытых или плохо открывающихся глазах детей:

Он был такой скользкий, мокренький и бедненький, глазки у него не очень хорошо открывались, особенно один. (И1)

С пяти до семи пускали родственников, но я так боялась, что они надышат на мою драгоценность красную с заплывшими глазками, что я была в напряге жутком и говорила, чтобы они уходили поскорей, еды мне никакой не надо. (И2)

«Водородчики» считают, что «слепота» новорожденного связана с ярким освещением родильных палат. Ребенок должен рождаться в полумраке, все источники яркого света должны быть выключены . Вместо них часто используются свечи. В отличие от традиционной культуры, где важным считается переход из «темного» мира в «светлый» (Байбурин 1997: 8), в описываемой субкультуре эта оппозиция не работает. С другой стороны, считается, что «слепота» новорожденного связана с раздражением, которое вызвано закапыванием в глаза ребенка капель (раствор азотнокислого серебра (ляпис) или сульфацила-натрия (альбуцид)) для профилактики глазной инфекции:

Когда ребенку закапывают в глаза ляпис, ему очень больно, и он некоторое время после этого не может хорошо видеть, снижается ясность зрения. (А7)

Напротив, в рассказах о домашних водных родах часто фигурируют широко открытые глаза детей, ясный заинтересованный взгляд, общение с родителями через взгляды:

Ребенок воспринимает свет в животе уже — где-то с шести месяцев. То есть, он воспринимает, видимо, и раньше, но обратную реакцию дает на яркое освещение: когда на живот направляют яркий свет, ребенок морщится. Начинает хмуриться, ему не нравится. А когда рождается в этот яркий свет, да еще эти лампы, то, естественно, они глаза любят не открывать. Но когда сделать приглушенный свет, они глазки открывать начинают, вокруг смотреть, знакомиться, куда они попали. (А2)

Света привела его к себе. Он широко открыл глаза и некоторое время смотрел. Чувствовалось, как в него хлынули первые ощущения. Глядя на него я почувствовал, насколько они важны для него. Он долго спокойно лежал на груди матери, глядя вокруг, наполовину погруженный в тёплую воду аквариума. (История 1985: 37)

В традиционной культуре одной из важных ритуальных практик обрядов перехода является измерение тела. С их помощью тело «создается» как культурная реальность, а его обладатель получает новый социальный статус. Поскольку в традиционной культуре мерой всех вещей является человек, то измерение новорожденных также проводилось при помощи «телесных мер» — например, пояса (Никифоровский 1897: 62, N 403) или локтя повитухи (Сухраско 1985: 33). Снятие мерки играло важную роль в прогностических практиках, позволяя судить о жизнеспособности младенца (Щепанская 1996: 416). В диангностических целях при лечении детских болезней использовалось взвешивание ребенка (Свирновская 1998: 242).

При родах в родильном доме необычайно важным считается обмерить ребенка. Это ритуальное действие имеет своей целью оценку соответствия ребенка норме и построение его (и родительской) идентификации. Первые обычные вопросы о ребенке направлены на узнавание нового члена социума — его пола, а затем веса и роста.

В субкультуре «водородчиков» для идентификации ребенка и семьи важны другие вопросы:

После родов Л. сходил вместо меня на занятие «школы мам» — как раз на лекцию о динамической гимнастике. — Родили? — Родили. — Дома? — Дома. — В воду? — В воду. — Сами? — Сами. (Акин и Стрельцова 1999: 340)

Измерение веса обычно осуществляется, хотя не играет такой важной роли. От измерения роста часто отказываются, ссылаясь на неприятные ощущения, испытываемые младенцем при искусственном вытягивании.

Мы его не стали мучить всякими там проверками, измерениями. Рост вообще нельзя измерять ребенку — нельзя его в первые дни вообще растягивать — он же там в животе скрючившись сидел, привык так. Взвесить только — взвесили. В пеленку завернули и взвесили безменом — сверточек такой. (Д63)

Неохотное отношение к измерению младенца, вероятно, связано с мифологическими представлениями о возможной смерти ребенка в результате измерения (Седакова 1999: 114; Свирновская 1999: 71). Измерение являлось магическим действием и широко использовалось в лечебных практиках (Свирновская 1998). Измерение роста как некой константной величины может символизировать его остановку, хотя в современной городской культуре оно скорее символизирует «запускание программы» роста, его начало.

Еще одна важная веха на пути ребенка к социализации — первые шаги, овладение ходьбой. Способность ходить, наряду с речью, является одним из важнейших культурных маркеров человека. За обеспечением соответствия норме в традиционной культуре строго следят. Целый ряд магических действий направлен на то, чтобы ребенок вовремя пошел — регламентация поведения беременной женщины (не сидеть скрестив ноги, не есть ноги животных и др.), ритуальные пожелания при родах и отнятии от груди, «перезание пут», когда ребенку пора начать ходить и пр. (Седакова 1996). В наше время в культурной памяти семьи обычно фиксируется возраст, когда ребенок впервые пошел, пересказываются обстоятельства, сопутствовавшие этому событию (Разумова 2001: 288).

Для традиционной культуры важна строгая последовательность овладения ребенком необходимыми культурными навыками. Так, например, в случае, если ребенок начинал ходить прежде, чем говорить, считалось, что он «затопчет речь»; если смышлен не по возрасту — долго не будет ходить (Седакова 1996: 286). Опасным считалось нарушение последовательности постепенного «окультуривания» тела — например, «неправильная» хронология роста зубов (Кабакова 2001: 55). В наши дни беспокойство вызывает, если ребенок в срок не научился сидеть, а сперва начал стоять, потом сел и пр.

В сообществе «водородчиков» считается важным, чтобы дети научились делать все раньше «обычных» детей. Представители движения гордятся достижениями «водных детей» и охотно их демонстрируют:

На ладони у Игоря Борисовича Чарковского стоял без посторонней помощи двухмесячный младенец. В руках «тренера» он совершал акробатические упражнения, которые не всем взрослым под силу: сальто, подкрутки, перехваты. А девочка шести месяцев от роду шустро топала босыми ножками по кафельному полу, держась руками только за свою пустышку. (Дмитрук 1991: 144)

Однако в данном случае отношение к ходьбе занимает совершенно особое положение, происходит инверсия ценностей. Знаменитый лозунг «водородчиков» — «плавать раньше, чем ходить» — стал визитной карточкой этого движения. Именно этот навык стоит на первом месте, и по его результатам оцениваются дети. В соответствии с представлениями родителей, «водных детей» ждет другая жизнь, они — другие существа, соответственно перед ними стоят другие задачи.

Предполагается, что вода должна стать для «новой расы» естественной средой обитания — в равной степени, а может быть и более привычной, чем земля и воздух. Для осуществления этой цели родители ребенка должны совершить ряд действий. Беременная женщина должна преодолеть генетически заложенный в сознании человека страх перед водой, занимаясь медитациями и водными тренировками. Ребенок должен родиться в воду. После рождения с ребенком следует ежедневно заниматься по специальным методикам, развивающим способность находиться продолжительное время в воде. «Водные дети» должны приучаться есть, играть и даже спать в воде (Дмитрук 1991: 144-146, Sidenbladh 1982). Они могут совершать длительные, «марафонские» заплывы: в 1992 году полуторагодовалый ребенок Вася Разенков установил своеобразный рекорд, занесенный в книгу рекордов Гиннесса, проплыв в школьном бассейне более 33 километров за 15 часов безостановочно (Бурачевский 1998: 9; Гурьянова и Железнова 1997: 14).

Помимо улучшения человеческой природы (усиление иммунитета, развитие физических возможностей, стимуляция различных органов и систем организма), водные тренировки преследуют и цели сущностного изменения человеческой природы — в том виде, как она существует в норме. Прежде всего, ребенок должен глубже погружаться в мир природы, стремясь соответствовать образам водных животных. В мифологии «водородчиков» важное место занимает образ дельфина как некоего таинственного высокоорганизованного существа. Дельфинам следует подражать, с ними нужно вместе плавать и «общаться»; находясь вдали от моря, на них следует медитировать и устанавливать с ними телепатический контакт, позволяющий «запустить дельфиньи программы» у ребенка (снять страх перед водой; устранить агрессию). Таким образом, можно сказать, что «водным детям» делается своеобразная прививка свойств, приписываемых другому биологическому виду.

С другой стороны, водные тренировки призваны стимулировать в детях открытие сверхчеловеческих способностей — экстремальная сенситивность, интуиция, т.н. «третий глаз». Наличие у детей этих способностей признается желательным, их следует стараться развить. Считается, что этого можно достичь путем применения специальных техник, при которых «душа временно покидает тело»:

Когда ребенок погружается в такую воду, душа его покидает тело и отправляется в путешествие, потом она возвращается обратно. Эти состояния очень важны для ребенка. Накапливается опыт вхождения в эти состояния и выходы из них, опыт же проявится в дальнейшем в более старшей возрасте. Одним из опытов вхождения в такие состояния, является опыт йогов, но можно это практиковать гораздо раньше, пока ребенок не утратит этих возможностей в результате нашего дикого образования, кото-рое ломает все напрочь. Такие способности должны быть нормой, а пока они для нас являются чудом. (Чарковский 1992: 27)

В традиционной культуре ритуальные практики, связанные с символической смертью, могут использоваться в социуме только маргиналами или по отношению к маргиналам (когда ребенку уготовано будущее маргинала). Обычные люди могут временно умирать лишь в специально маркированные моменты времени — например, во время стандартных ритуалов перехода или при исполнении практик исцеления. Нахождение в лиминальном пространстве очень опасно, и произвольное обращение с подобными практиками недопустимо. В случае с Чарковским и его последователями, мы имеем дело с ритуалом, преследующим разные цели с разных точек зрения: по своим задачам это кастовое посвящение (предназначенное для маргинальной группы), а по сфере применения — возрастная инициация (необходимая для всех членов социума). В перспективе предполагается изменение самой нормы и маргинального статуса «новой генерации» людей.

Один из основных признаков новорожденного в традиционной культуре — его «мягкость» (Байбурин 1996; Мазалова 2001: 113) — в противовес жесткому, «костяному» эмбриону-нечеловеку (Баранов 2001: 21-22). Ряд обрядовых действий направлен на придание ребенку твердости, свойственной взрослому человеку. В современной городской культуре большинства это представление, в совокупности с традиционным взглядом на новорожденного ребенка как особенно уязвимого вследствие неполного разрыва с миром природы, привело к восприятию ребенка как существа слабого и хрупкого.

В субкультуре «водородчиков» новорожденные дети воспринимаются как крепкие, сильные и выносливые. Вследствие «неправильного» ухода они постепенно «слабеют» и теряют эти качества:

Ребенка, естественно, жутко кутают, и получается, что природный механизм защиты, который у детей очень силен — дети сильнее нас, они готовы выдержать гораздо большие перепады температуры, физические нагрузки и что угодно — но любой механизм, который в природе не нужен — он атрофируется. Поэтому через три месяца содержания в стерильной среде ребенок открыт инфекции. Через три месяца содержания при одной и той же температруре без одного сквозняка ребенок открыт любому сквозняку, любой простуде, он тут же болеет. (Д36)

Вообще, если в традиционной культуре и в современной городской культуре постепенное «очеловечивание», социализация ребенка, необходимо и приветствуется, то в культуре «водородчиков» считается важным не дать угаснуть тем функциям организма и рефлексам, которыми ребенок обладал до рождения, и которые связывают его с миром природы и с потусторонним миром (например, рефлекс задержки дыхания при погружении в воду, который угасает к трем месяцам жизни). Идея начала пути и необходимости «запуска механизмов» не чужда «водородчикам» — просто эти действия не означают разрыва с миром природы, а происходят внутри него. Примером может служить обращение к животным, демонстрирующим образцы «правильного» поведения:

И именно там включаются как раз все рецепторы, все возможности, которые в дальнейшем будут расцветать и давать свои плоды. Значит, когда ребенок появляется на свет, поэтому очень важно, чтобы звучала музыка какая-то или определенные слова и тактильный контакт — можно уже пяточки или ушки — все потрогать, все косточки перебрать, погладить по спинке. Когда рождается щенок или котенок, наверно ты видела, как вылизывает кошка или собака этот клубок в околоплодном пузыре, он катается вокруг как шарик, то есть не заботится о том, что ему там больно, неуютно там или еще что-то. Она массирует, включает в жизнь все тело. Совершенно не заботясь — просто подкатывает к себе поближе, чтоб удобно было. Тот пищит, кричит, а собачка его утюжит изо всех сил. Вот это вот тисканье — оно, наверно, тоже очень значимо для ребенка: включение его психики, «телески», осознавание, что у меня есть это тело, которым можно теперь пользоваться. (А2)

В традиционной культуре одним из важных действий, вводящих младенца в человеческий мир, было его одевание. Первая одежда ребенка является символической: старая рубаха или штаны отца; тряпки-пеленки, которые не являются еще вполне одеждой и, как и саван мертвеца, отсылают к лиминальному статусу новорожденного. Использование «человеческой» одежды, по крайней мере, до крещения младенца, нежелательно (Попов 1996: 466)

В современной городской культуре одеванию ребенка также придается большое значение. В родильном доме используются белые пеленки (ни в коем случае не ползунки, не «настоящая одежда»). Роженица в родильном доме тоже в обязательном порядке переодевается в белую больничную рубаху, что свидетельствует о ее «нечеловеческой» природе, полном отсутствии социального статуса (Davis-Floyd 1992: 82). При выписке из роддома, важном этапном моменте на пути в мир людей, для младенца используется специальная ритуальная одежда — «конверт», «уголок», лента. При помощи одежды кодируется половая принадлежность ребенка: мальчики — голубой цвет, девочки — розовый. В той части социума, где возобладала «гуманистическая» модель ребенка, детей сразу начинают одевать в «человеческую одежду», ссылаясь на то, что пеленки стесняют свободу движений и травмируют психику .

В субкультуре движения за «естественные роды» ребенка не принято одевать вообще: его по преимуществу держат голеньким. Голое тело (например, обмываемой перед свадьбой невесты), наряду с белыми не-одеждами (пеленки, саван) является маркером лиминального существа. «Раздевание ребенка, его обнажение — опасный с точки зрения возможного „чужого“ влияния акт. По сути дела, это снятие защиты» (Головин 2001: 48). У «водородчиков» отсутствует стремление одеть ребенка, символически причислив его тем самым к миру людей. Одежда может ослабить «естественную» способность организма новорожденного приспосабливаться к температурным перепадам. Пеленание признается крайне вредным: оно не только тормозит развитие ребенка, но и угрожает тем навыкам, которые ребенок имеет изначально.

Нет, она как раз против пеленания-то была вообще категорически, потому что это — как это сказать — от этого не развивается шейная мышца — она так считает — поэтому дети из роддомов, которые первые пять дней проведены в спеленутом состоянии… Он у меня как-то, в общем-то, держал голову — он у меня на животе лежал и поворачивал, я не очень-то понимаю, что такое — не держать голову. (Д41)

У них там дети все лежат запеленутые — туго-натуго. Ни рукой не пошевелить, ни ногой — одно лицо. Они должны весь день лежать вот так на спине и глядеть в потолок. Непонятно, почему это до сих пор делается в роддомах — как будто специально хотят затормозить психическое развитие детей. (Д22)

В традиционной культуре считалось необходимым держать новорожденного ребенка в тепле: «окутывают овчинным одеялом, раза по два в день суют в печь (Волог.г. и у.), до 6 недель из боязни простудить, даже летом, не выносят на улицу (Хвалынск. у. Саратовск. г.)» (Попов 1996: 466). В современной городской культуре также боятся простудить ребенка: его тепло одевают; «недоношенных» и «тяжелых» детей помещают в родильном доме в специальные аппараты с постоянно поддерживаемой температурой воздуха.

Среди участников движения за «естественные роды» полезными считаются процедуры с применением холода: сразу после родов роженицу вместе с новорожденным обливают ледяной водой:

Без проблем вообще. Ребенка, когда он родился в воду, его облили из ушата холодной водой, такой ледниковой, из-под крана прямо, такой вот — знаешь — морозной водой. <…> И он вот — знаешь — она у меня до двух лет соврешенно не болела. Вообще. То есть она даже не чихнула. (Д42)

Ребенка подолгу держат голеньким при любой температуре. Далее ребенка ежедневно продолжают обливать холодной водой, широко практикуется «моржевание с пеленок» — купание зимой в проруби.

Из приведенных примеров видно, что в культуре «водородчиков» базовые свойства, приписываемые новорожденному в традиционной культуре и унаследованные современной городской культурой большинства, подвергаются инверсии (при этом сам набор культурно значимых элементов сохраняется неизменным). Традиционную социализацию заменяет «приобщение к природе», «натурализация». В качестве положительных выступают те качества человека, которые погружают его в мир «природы» (следование поведенческим стереотипам животных) и «космоса» («парапсихологические» способности и неограниченные возможности организма).

Необычные, не социализовавшиеся, «ненормальные» дети всегда вызывают отторжение и неприятие в традиционном обществе. Е. Н. Елеонская фиксирует отвращение к некрещеным и «октябреным» детям в Можайском уезде Московской губернии в середине 1920-х годов: «Ни хрищенай! А-а-а! Я щитаю таких погаными. Ну вот озолоти меня — не поцелую таково!» (Елеонская 1994: 196-197). В наши дни к «водным детям» тоже иногда относятся с неприязнью, испытывают по отношению к ним смутное чувство тревоги и неудовольствия. Известны случаи эмоционального неприятия «водных детей» их родственниками. Культурно не оформленные, «не доделанные», а тем более «сделанные неправильно» дети автоматически попадают для носителя традиционно ориентированной культуры в сферу чужого и потенциально опасного. Их природа непонятна, а поведение неприемлемо и непредсказуемо:

Мама этой девочки недавно звонит вся в слезах и говорит, что ее ребенка в детском саду считают ненормальным, потому что она (Машенька) практически ни с кем не разговаривает, отворачи-вается от воспитателей, они ей просто не нравятся, или она не знает, о чем с ними можно разговаривать, потому что она видит, что там нет никакого содержания. Сложностей с такими детьми много (Чарковский 1992: 16).

В последние годы в движении за «естественные роды» произошли существенные изменения. Под «естественными родами» стали понимать не только водные роды, но и домашние роды «на суше». Водные тренировки новорожденных стали облегченными. Мифология Чарковского и его практические приемы вызывают критику сложившейся за эти годы профессиональной субкультуры домашних акушеров. Первое поколение «водных детей» уже выросло, и футуристические представления о людях-амфибиях остались в прошлом. Новые акушеры позиционируются как традиционалисты, называя домашние роды «традиционными» (в противовес именованию их «нетрадиционными» с внешней точки зрения — например, в прессе) и все более обращаясь к опыту традиционной культуры повивальных бабок.

Многие из представлений о природе новорожденного и способах его социализации эпохи Чарковского при этом сохранились неизменными. В то же время, в домашнем акушерстве появились радикальные традиционалисты, практически полностью ушедшие от учения Чарковского и реанимирующие русские повивальные традиции. В соответствии с этой системой, роды происходят «на суше», ребенка следует пеленать, держать в тепле, в течение 40 дней не выносить из дома, не следует заниматься с ним плаваньем и активными упражнениями (Цареградская 2001).

В своей книге о ритуале в традиционной культуре А. К. Байбурин пишет: «всевозможные инновации и модификации, как правило, затрагивают лишь поверхностные уровни ритуала (относящиеся к плану выражения), в то время, как глубинные, содержательные схемы отличаются поразительной устойчивостью и единообразием» (Байбурин 1993: 11). Новое направление в домашнем акушерстве и современная городская культура большинства являются прямыми наследниками традиционной культуры — сознательно реанимируя традиционные представления или нечаянно «проговариваясь» о них. В то же время, «революционное», футуристическое движение «водородчиков» также не может уйти от традиционных моделей: структура обряда в целом остается неизменной (поэтапное приближение к «норме»), и у каждого из основных элементов есть только один путь — обернуться своей диаметральной противоположностью.