<<   Белоусов А. Ф. «Вовочка»

Ономастикон современных анекдотов состоит из имен, актуальных для их культурного контекста. Они принадлежат известным историческим деятелям, ведущим политикам, кумирам массовой культуры и героям популярных телесериалов и мультфильмов. Однако среди анекдотических персонажей есть один, имя которого не ассоциируется с каким-либо определенным прототипом. Это — небезызвестный «Вовочка».

Обычно считают, что анекдотический герой назван в честь основателя советского государства Владимира Ильича Ульянова-Ленина, благонамеренными рассказами о детстве которого постоянно пичкала читателей официальная пропаганда. Основанием служит анекдот, где «Вовочкой» действительно оказывается Володя Ульянов:

Сидит Вовочка на уроке. Вдруг в класс входит директор и говорит: «Вовочка, беги скорей домой! У тебя дома неприятности». Вовочка хватает портфель и бежит домой. Прохожий на улице говорит ему: «Вовочка, беги скорей домой! У тебя дома неприятности». Вовочка прибегает домой. Выходит мама и говорит: «Вовочка, у нас неприятности. Твой брат Саша стрелял в царя, и его арестовали!»

Между тем существует анекдот, где «Вовочка» столь же неожиданно отождествляется с директором школы. Анекдоты исходят из уже сложившегося образа «Вовочки», который если и происходит от Ленина, то в сугубо мифологическом смысле: как и все советские дети, он является его «внуком»:

В пионерском лагере вожатый затевает игру с младшим отрядом: «Дети! Угадайте, кто это: серенький, ушастенький, все поле обскакал?» Дети молчат. «Ну о ком мы столько песенок поем, о ком столько стихов рассказываем?» Вовочка радостно кричит: «А я знаю, кто это! Это дедушка Ленин!»

Объяснить причины наименования анекдотического героя «Вовочкой» можно, только разобравшись в том, что представляет собой этот образ.

Анекдоты с «Вовочкой» появились в конце 60-х годов. Они пародировали одну из стандартных формул родительского обращения к ребенку, в которой запрещение какого-либо конкретного действия дополняется соответствующим требованием более общего характера:

— Вовочка, не ешь яблоко! И вообще — уйди с помойки!

— Вовочка, не пей сырую воду! И вообще — отойди от унитаза!

— Вовочка, не грызи ногти! И вообще — отойди от папиных ног!

— Вовочка, не трогай дедушку за нос! И вообще — отойди от гроба!

— Вовочка, не качайся на папе! Он не для того повесился, а чтобы дома тихо было!

_________________________

Выражаю искреннюю признательность всем, кто помог собрать коллекцию анекдотов про «Вовочку», и прежде всего А. В. Вознесенскому, В. Ф. Лурье и Д.Н. Медришу. Я благодарен Е. В. Душечкиной, М. С. Петровскому и участникам обсуждения моего доклада на руководимом С. М. Лойтер семинаре по детскому фольклору в Петрозаводске 6 мая 1993 года за ценные советы и соображения, которые помогли мне в работе над статьей.

В первой части воспроизводятся запреты на совершение обычных детских проступков, когда ребенок не соблюдает правил личной гигиены либо доставляет беспокойство своим домашним — словом, нарушает порядок (как это происходит в эпизоде с «яблоком», где запрет ничем не мотивируется: его просто нельзя есть). Образуется фоновый образ домашнего озорника из «приличной» семьи, который опровергается второй частью «родительской» формулы. Выявляются обстоятельства его поступков, свидетельствующие о дикости «Вовочки», который отличается крайней нечистоплотностью и полным отсутствием почтения к умершим родственникам, попирая тем самым основные законы и правила человеческой жизни.

Эффектный выход в свет маленького дикаря привлек внимание. Возникают анекдоты, обыгрывающие «Вовочкину» природность, его противостояние человеческой культуре. Одни из них продолжают ориентироваться на родительское обращение к ребенку, хотя и употребляют иные конструкции:

— Вовочка, любишь мамочку? Иди на кухню: там еще кусочек остался!

другие строятся уже как рассказ о «Вовочке»:

— Вовочка послал свои анализы в поликлинику. Скоро пришел ответ: «Ваша лошадь больна сапом»;

третьи же делают его героем драматической «сценки», которая станет характерной формой анекдотов про «Вовочку»:

Учитель спрашивает: «Дети, у кого какие есть домашние животные?» Все тянут руки: «Кошка!» «Собака!» «Ежик!» Учитель: «А у тебя, Вовочка?» — «Вши, клопы, тараканы…»

«Вовочкина» природность, подчеркнутая фантастическими, гротескными образами его вампиризма или принадлежности к животному миру, в последнем сюжете преподносится как бытовая нечистоплотность. Между тем это лишь усиливает реальную опасность «Вовочки» для общества. Его нечистоплотность направлена во вред окружающим:

Стоит милиционер на посту. Подходит к нему Вовочка и просит: «Дядь, раскуси орех!» Милиционер раскусывает орех. Через несколько минут Вовочка опять подходит к милиционеру: «Дядь, раскуси орех!» Милиционер раскусил и говорит: «Что ты по одному носишь? Неси все орехи сразу!» Вовочка: «А знаете, дядя, как трудно их на помойке искать!»

В то же время «Вовочке» совсем необязательно лазить по помойкам, чтобы распространять вокруг себя грязь и зловоние. Достаточно и его собственных природных отходов:

Дети решили играть «в машину», распределили роли: «Ты — руль, ты — мотор, ты — кузов…» А на Вовочку не хватило деталей. Он плачет. Сжалились: «Ладно, будешь выхлопной трубой. Беги сзади и воняй!»

Выросший «Вовочка» готов воспользоваться своими физиологическими выделениями, чтобы испортить жизнь окружающим:

Дети готовятся к новогоднему маскараду. Вовочку спросили, что он оденет. Он ответил: «Я брюки надену коричневые, рубашку коричневую, ботинки коричневые и шапку коричневую — наряжусь говном. Сяду в уголок, буду вонять и вам праздник портить!»;

Учительница дала задание: придумать себе название к изобразить его. Леночка — рыбка. Оленька — фея. А Вовочка сказал: «Я — говно!» Учительница покраснела, сказала, что так говорить некрасиво, и велела идти в угол. Вовочка: «А я и оттуда вонять буду!»

Отправляя физиологические потребности, «Вовочка» удовлетворяет движущую им страсть к нарушению правил приличия и культурных запретов:

Кончился учебный день. Все разошлись. Остался один Вовочка. Он говорит учительнице: «Марья Ивановна, давайте побалуемся!» — «Как это?» — «Ну, например, насрем в учительской и убежим!»

Анекдот обрел героя, изначально запрограммированного на роль озорника. «Вовочка» начинает утверждаться в «детских» анекдотах: причем, по всей видимости, не столько порождая новые, сколько притягивая к себе старые сюжеты. Имя «Вовочки» присваивается издавна существовавшему в них безымянному озорнику. В его честь переименовываются менее удачливые предшественники и конкуренты (вроде популярного среди ленинградских школьников 60-х годов «Петьки-матерщинника»). В результате вокруг «Вовочки» образуется обширный цикл «детских» анекдотов, целый «озорной» эпос.

Основой этого эпоса является столь выразительно заявленная в первых анекдотах о «Вовочке» его дикость, которая воплотилась прежде всего в образе «грязного мальчика». Характерно, что отличительный признак для «Вовочки» выбирается в сфере материального, телесного «низа», из относящегося к природным, физиологическим отходам. Это — его исключительные способности по части отправления физиологических потребностей:

Встретились как-то Штирлиц, Василии Иванович, поручик Ржевский и Вовочка. Стали рассказывать: Штирлиц — про то, как у Гитлера из сейфа секретные документы украл; Чапаев — как целую дивизию белых порубил; Ржевский — как со светскими дамами сношался. Только Вовочка не знает, чем похвастаться. Молчал-молчал, а потом спрашивает: «Господа, а вы через забор ссать умеете?»

Однако вернемся к предыдущему анекдоту. Основанный на игре между «детскими» и «взрослыми» смыслами «Вовочкиного» предложения учительнице, он позволяет перейти к другой теме анекдотов о «Вовочке». Она посвящена все тому же телесному «низу»: только уже не скатологической, а эротической, коитальной его стороне. «Вовочка» утверждается в давно и хорошо разработанной сфере комического творчества, выворачивающей наизнанку фоновый образ «невинного дитяти». Едва ли не основной особенностью анекдотического персонажа является порочность «Вовочки», его необычайно рано пробудившиеся сексуальные потребности:

В детский сад привели новенького. Вовочка знакомится с ним: «Тебе сколько лет?» — «Цетыли». — «А к зенсинам тянет?» — «Нет». — «Знацит, не цетыли, а тли!» ;

Сидят в детском саду на горшках Вовочка и Миша. Миша рассказывает: «Знаешь, Вовочка, а у нас новая нянечка — молоденькая, ножки стройные, губки пухлые, талия узкая, а груди…» — «Слушай, Миш, может, хватит? И так уж писюк в горшок не влазит!»;

Пошел Вовочка в кино. Перед ним сидит влюбленная пара. Юноша обнял девушку и спрашивает: «Ты что-нибудь чувствуешь?»- «Да!» — «А что?» — «Что ты меня любишь!» Утром в детском саду Вовочка прижимает к себе маленькую Свету: «Ты что-нибудь чувствуешь?» — «Нет!» Он прижимает ее сильнее: «А теперь?» — «Чувствую!» — «Что?» — «Писать хочу!»;

В детском садике из темного уголка раздается голос маленькой Леночки: «Бонно — бонно — бонно…» В ответ — блаженный голос маленького Вовочки:«Номально — номально…»

Малолетний «Вовочка» отлично знает, откуда берутся дети:

Вовочка, Лена н Боря играют в песочнице. Лена и говорит: «А вы знаете, что меня аист принес?» Боря: «Ну и что? А меня в капусте нашли!» Вовочка слушал-слушал и говорит: «Можно подумать, что в нашем доме никто не трахается!»

Осведомленность «Вовочки» на этот счет поражает его родителей:

Чтобы ребенок не мешал родителям заниматься любовью, они поставили Вовочку у окна и попросили рассказывать о том, что он видит на улице. «Вот машина проехала». «Хорошо», — говорит мама. «Вот тетенька прошла». «Хорошо», — говорит папа. «А у Ивановых тоже трахаются». Мама (испуганно): «А ты откуда знаешь?!» — «А у них Наташка тоже в окне торчит!»

Хотя им-то как раз удивляться тут нечего. Атмосфера дома, семейной жизни, в которой вырастает «Вовочка», пронизана сексуальностью. Его родители озабочены прежде всего эротически-брачными проблемами: неудачами в домашнем сексе и достижениями на стороне, где особенно отличается «Вовочкина» мать, что хорошо известно ее сыну.

Перед праздником Восьмого марта в первом классе идет беседа о мамах. «У тебя, Лена, кто мама?» — «Портниха. — „Дети! Ленина мама шьет нам одежду! А у тебя, Коля?“ — „Доярка“ — „Дети! Колина мама поит нас молоком, кормит творогом! А у тебя, Вовочка?“ — „А у меня мама проститутка“. — „Ты что говоришь?! Пойдем-ка к директору!“ Отвела учительница Вовочку к директору, а сама вернулась в класс. Через несколько минут Вовочка возвращается. „Ну, что тебе сказал директор?“ — „Мамы всякие нужны, мамы всякие важны“, — и записал наш адрес».

Естественно, что мать не считает грехом раннюю половую зрелость своего сына:

Мама высовывается в окно: «Вовочка! Вовочка! Вовочка!» Голос из кустов: «Да здесь мы!» — «А что делаете?» — «Трахаемся!» — «Смотрите — не курите!»

А отец даже рассматривает его как равноправного сотрудника в деле удовлетворения половых потребностей:

Учительница приходит к Вовочке домой и говорит отцу: «Вы знаете, Вовочка проявляет нездоровый интерес к противоположному полу. Было бы лучше, если бы вы сами объяснили ему все. Хотя бы на примере бабочек. Что будет, если ему то же самое объяснят на улице?!» Отец подзывает Вовочку и говорит ему: «Помнишь, что мы с тобой на прошлой неделе сделали с нашей домработницей? Так вот, у бабочек бывает то же самое!»;

Соседка прибегает к отцу Вовочки: «Вовочка в кустах козу пялит!» — «Как?! Сегодня четверг — моя очередь!»

Обстоятельства жизни и домашнее воспитание лишь способствуют ускоренному развитию, гипертрофии «Вовочкиной» сексуальности.

Маленький герой большого секса доставляет большое удовольствие своим одноклассницам:

Пошла Машенька учить уроки к Вовочке. Возвращается только на следующий день. Родители в ужасе. А Машенька крутит трусики на пальце и говорит: «Я не знаю, как это называется, но это — хобби на всю жизнь!»

Впрочем, многие из них уже достаточно искушены в сексуальной жизни.

Вовочка и Леночка сидят на уроке арифметики. Леночка говорит: «Вовочка, я залетела! Не знаю, что и делать». «Это чепуха, — отвечает Вовочка. — Я триппер подхватил. Вот тоже не знаю, что делать». Тут учительница заметила, что они разговаривают, и спрашивает Вовочку: «Вовочка! Сколько будет шестью шесть?» — «Тридцать шесть, Марья Ивановна. Мне бы ваши заботы!»

А их свобода в удовлетворении своих половых потребностей порой изумляет даже самого «Вовочку»:

Вовочка пригласил Танечку к себе домой. Купил торт, цветы, бутылку коньяка и сигареты. Выложил все на стол и ждет. Проходит час. Вовочка думает: «Танечка из хорошей семьи — пить не будет». Убрал бутылку. Проходит еще час. «Танечка из хорошей семьи — курить не будет». Убрал сигареты. А тут звонок в дверь. Входит Танечка. Вовочка спрашивает: «А чего ты в школьном платье пришла?» — «Так завтра же в школу…»

Одной лишь учительнице приходится скрывать «низменные» интересы и помыслы:

Вовочка на уроке задумчиво щелкает авторучкой: щелк-щелк… Учительница (раздраженно): «Вовочка, чем ты там занимаешься?» — «Да вот интересно: входит и выходит, а не беременеет!» — «Вон из класса! Придешь с родителями!» После уроков директор застает учительницу за тем занятием и слышит: «Действительно, не беременеет…» Он берет ручку и, повертев ее в руках, восклицает: «Так там же пружина!»

Она исполняет обязанности хранительницы и защитницы правил приличия и порядка культурной жизни и потому выставляется главным противником воплощенной в «Вовочке» природной стихийности.

Основной сюжет эротических анекдотов об этом активном и необузданном дикаре — его домогательства учительницы «Марьи Ивановны».

Вовочка пишет учительнице: «Марь Иванна! Я Вас люблю!» Учительница возмущена; «Я не люблю маленьких детей!» Вовочка: «А у нас их не будет!» ;

Учительница прибегает к директору в слезах: «Ах, этот девятый „Б“ просто невыносим! Не ученики — животные! А один даже грозился меня изнасиловать! Представляете?!» Директор встает и идет в класс. Входит. Молча осматривает ряды девятиклассников и тычет пальцем в Вовочку: «Этот сказал? Понимаю: этот раз сказал — сделает!» ;

Вовочка поспорил в школе, что выебет училку. Он подходит к ней и говорит: «Мои родители уехали, и я остался один. Можно, я у вас переночую?» Учительница согласилась. Приходят они домой к учительнице. Ложатся спать. Вовочка говорит: «А меня мама кладет спать в свою кровать, а сама голая ложится спать и разрешает потрогать свой пупок». «Но, Вовочка, это же не пупок!» — «Молчи, дура! Это и не пальчик!»;

Вовочка нарисовал в классе на доске голого мужчину. Учительница увидела и говорит: «Ребята! Всем выйти из класса!» Все думают: «Вот сейчас Вовочке попадет!» Вышли из класса и ждут. Долго ждут. Наконец Вовочка выходит из класса и говорит: «Ну, что я говорил: в нашем деле главное — реклама!»

Открытие, вернее — разоблачение в «Марье Ивановне» такой же сексуально озабоченной женщины, что и все остальные героини эротических анекдотов, — главное достижение «Вовочки», чьим призванием, судя по всему, действительно является «сексопатология»:

Учительница спрашивает детей, кто кем хочет стать. Машенька: «Я буду учительницей». — «Молодец, Машенька! А ты, Петечка, кем хочешь стать?» — «Летчиком». — «Хорошо! А ты, Вовочка?» — «А я, Мариваннa, буду сексопатологом». — «Ты хоть знаешь, Вовочка, что это такое?» — «Да это же очень просто. Вон — глядите: за окном три женщины сидят и едят мороженое. Одна мороженое лижет, другая кусает, а третья сосет. Как Вы думаете, какая из них замужем?» — «Да ты просто наглец! Вон отсюда и без родителей не возвращайся!» — «Ну что вы! Замужем та, которая с обручальным кольцом. А вот вам, Мариванна, надо срочно к сексопатологу!»

«Вовочкина» победа над учительницей — это комическое посрамление тех условностей, которыми общество пытается сдержать и урегулировать природное начало в человеке.

Олицетворяющий его «Вовочка» отличается не только нечистоплотностью и сексуальностью. «Вовочкина» борьба с культурой затрагивает и основную сферу духовной жизни: вызов общественным приличиям и условностям распространяется на язык, речевую деятельность и словесное творчество. Он подается как выдающийся сквернослов, сызмальства знающий «плохие» слова:

Бабушка везет Вовочку в коляске. Он просит рассказать сказку. Бабушка начинает: «Сорока-воровка кашку варила… Этому дала, этому дала, этому дала…» Вовочка перебивает ее вопросом: «Бабушка, а что, сорока блядь была?»

Одним знанием речевых непристойностей дело, конечно, не ограничивается. Малолетний «Вовочка» постоянно пользуется нецензурной бранью, общаясь с окружающими:

Тетка делает Вовочке «козу». Он ей: «У, блядисса!» Она: «У тебя еще зубов нет, а уже материшься!» Вовочка открывает рот. «А это сто — хуй собаций?»

Это опять-таки может идти из дома. В первую очередь — от отца:

Вовочкина учительница, обеспокоенная тем, что он много ругается, решила сходить к нему домой. Пришла, звонит в дверь. Ей открывает импозантный мужчина в роскошном халате, на носу пенсне. Увидев учительницу, он говорит внутрь квартиры: «Вольдемар, к вам дама!» — «А не пиздишь?» — «Бля буду», — отвечает отец, поправляя пенсне, -

тогда как мать, напротив, запрещает «Вовочке» употреблять «плохие» слова:

Вовочка — маме: «Мама! У меня жопа болит!» — «Вовочка! Что ты говоришь?! Такого слова нет!» Вовочка: «Странно! Жопа есть, а слова нет!»

А иногда источником «Вовочкиной» осведомленности по части нецензурных слов и выражений выставляется и школа:

Вовочка первого сентября возвращается из школы, рваный и грязный, говорит: «Эх вы, родители! Не знаете, что пиписка — это хуй!»

Однако это происходит крайне редко. Очевидно, что гораздо более привлекательным является образ малолетнего сквернослова:

В детском саду отмечают День советской милиции. Воспитательница просит детей выступить на утреннике. Вовочка: «Я расскажу стихотворение. Только там слова плохие встречаются. Что делать?» — «А ты вместо них говори «ля-ля». Вот на утреннике кто спел, кто станцевал, а Вовочка вышел и читает: «Ля-ля-ля, ля-ля-ля, советская милиция!»

Анекдот интересен тем, что отмечается понимание «Вовочкой» непристойности определенных речений. Об этом же свидетельствует целый ряд других анекдотов:

Мать обещает Вовочке рубль, чтобы он только не говорил «черт побери». Вовочка положил деньги в карман и говорит: «Мама, а я ведь знаю выражение, которое десяти рублей стоит!»;

Вовочка и Танечка едут в автобусе и ругаются: «Дурак!» — «Сорока из русской народной сказки!» — «Кретин!» — «Сорока из русской народной сказки!» Мужчина спрашивает: «Мальчик, а почему она говорит тебе обидные слова, а ты ей — „сорока из русской народной сказки“?» -«А это та, которая «этому дала, этому дала, а этому не дала».

Использование эвфемизма показывает, что сквернослов вполне может обходиться без нецензурной брани. Влечение «Вовочки» к «грязным» словам и различного рода скабрезностям, разумеется, обусловлено его связью с материальной грязью и физиологическим «низом», его природной дикостью. Однако ее стихийным проявлениям предпочитается вполне сознательное нарушение им приличий и порядка. Именно в этом чаще всего и заключается смысл «Вовочкиного» сквернословия. Характерна обстановка, в которой чаще всего сквернословит «Вовочка». Это — школьный урок, являющийся самым серьезным и официальным мероприятием детской жизни. Вызов общественным условностям может последовать на любом уроке, хотя обычно это происходит на уроке словесности. «Вовочка» отличается по ходу выполнения самых разнообразных заданий и упражнений. От элементарных — когда, например, нужно назвать слово, начинающееся определенным звуком:

Учительница просит назвать слова на букву «б», потом — на «х». Вовочку не вызывает. Боится, что скажет пошлость. Когда же стали называть на «к», учительница обратила внимание на тянущего руку Вовочку и вызвала его, ведь на «к» вроде бы нет матерных слов. Вовочка: «Карлик!» — «Молодец, Вовочка!» — «Но с каким хуем!» ;

Приехала комиссия в школу. Учитель — Вовочке: «Чтоб при гостях матом не ругался!» Входит комиссия в класс. Один дядя задает вопрос: «Кто из вас знает зверя на букву „е“?» Встает Машенька: «Енот». — «А еще?» Молчание. Вовочка тянет руку. Учитель его не спрашивает, но Вовочку спрашивают дядя: «Ну, отвечай!» Вовочка встает и говорит: «Ебена мать, волк!»;

или составить предложение с определенными словами:

На уроке русского языка учительница говорит: «Дети! Сегодня мы с вами научимся применять слова „наверное“ и „потому что“. Леночка, какой ты можешь привести пример с этими словами?» Леночка встает и говорит: «Наверное, сегодня будет дождь, потому что с утра были тучи». — «Молодец! Садись! А теперь ты, Коля». Коля встает: «Наверное, завтра будет много грибов, потому что сегодня пройдет дождь». — «Молодец! Садись! А теперь ты, Вовочка». — «Дедушка взял газету и вышел из комнаты». — «Послушай, Вовочка, а где же здесь „наверное“ и „потому что“?» — «Наверное, срать пошел, потому что читать не умеет» -

до более сложных, где требуется составить рассказ или написать сочинение на заданную тему:

Учительница: «Вовочка, расскажи про зиму». Вовочка: «В лесу темно. На полянке лед. Волки ебутся. Только неудобно — ноги разъезжаются». — «Садись! Два!» — «Конечно, два. Где ж там третьему-то быть?!»;

Вовочка пишет в сочинении на тему «Весна»: «Солнце. Снег начинает таять. Волки трахаются». Учительница: «Вовочка! Это неудобно!» — «Конечно, неудобно — ноги-то разъезжаются!», -

а за заданием вспомнить стихотворную строчку из «классики»:

Учительница просит детей вспомнить стихотворную строку из классики. Вовочка тянет руку. Его вызывают. Он читает: «Я любил ее шутя, груди голые крутя». — «Вовочка! Выйди на класса!» Вовочка выходит. Навстречу ему директор: «Что случилось?» — «Учительница просила вспомнить строчку из классики. Я и прочел «Я любил ее шутя, груди голые крутя!» — «А где же здесь классика?» - «Так она же не дала закончить: «То, как зверь, она завоет, то заплачет, как дитя», -

следуют, наконец, упражнения в поэтическом творчестве:

«Дети, я даю вам предложение, — говорит учительница, — а вы придумайте рифму, чтобы получилось стихотворение: «Если б я имел коня…» Петя: «Если б я имел коня, я б кормил его три дня». — «Садись, Петенька, пять!» Маша: «Если б я имел коня, я б поил его три дня». — «Машенька, это очень похоже на Петино. Садись, три!» Вовочка встает и говорит: «Если б я имел коня, это был бы номер.Если б конь имел меня, я б, наверно, помер!»;

Марья Ивановна просит придумать стишок со словами «камыши», «ландыши» и «от души». Леночка: «Вот пошли мы в камыши. И нарвали ландыши. Все мы рады от души». Вовочка тянет руку. Ну что он cмoжет придумать с такими словами? Марья Ивановна и вызвала его. Вовочка: «Мы упали в камыши. Поебались от души. На хуя нам ландыши!»

Апофеозом же «Вовочкиного» искусства слова становится загадывание загадок, по ходу которого он в очередной раз посрамляет «Марью Ивановну»:

Учительница не разрешает Вовочке загадывать загадки. Боится, что скажет пошлость. Но он так тянул руку, что она его вызвала. «Что за слово, где первая буква „х“, последняя „й“, а между ними „у“?» Никто из детей не знает. Учительница покраснела и хотела его наказать. Но Вовочка успел сказать: «Хемингуэй!» ;

Учительница задает загадки детям. И тут Вовочка решил задать загадку учительнице. Она согласилась. Вовочка говорит: «Марья Ивановна, назовите слово из трех букв!» Учительница думает. «Вы недавно держали его в руках», — подсказывает Вовочка. «Выйди вон!» — кричит учительница. «Марья Ивановна, это мел! Но ход ваших мыслей мне нравится!»

«Вовочкино» замечание про «ход мыслей» заимствовано из американских анекдотов о мальчике «Херби». Воспользоваться чужим материалом побуждает потребность в сюжетах, развивающих тему шутовства. «Вовочка» — не просто «матерщинник»: на школьных уроках он зачастую ведет себя как шут, занимаясь привычным для того делом — «переводом всякого высокого ритуала и обряда в материально-телесный план»[1]. Этот шут не столько сам нарушает приличия, сколько провоцирует на это окружающих — прежде всего «Марью Ивановну», разоблачая их фальшь и лицемерие. Из-под условных и официальных форм человеческой культуры «Вовочка» извлекает основу жизни — ее материально-телесное начало:

Учительница спрашивает детей о художественных талантах их родственников. Кто поет, кто танцует. Вовочка: «А вот мой дедушка умеет волком выть!» Учительница заинтересовалась и попросила привести деда в школу. Вовочка привел. Учительница: «Вы, дедушка, умеете волком выть?» Дед (испуганно): «Да что вы?!» Вовочка: «Что ты, дед?! Когда ты последний раз бабку трахал?» Дед: «У-у-у-у-у-у…»

А ведь, кроме рассмотренного только в самых своих исконных формах озорства и лишь мимоходом отмеченного шутовства, «Вовочка» представляется еще и простаком. Обыгрывание детской наивности позволяет добиться не меньшего комического эффекта, чем в анекдотах о проделках малолетнего озорника. Отсюда — популярность анекдотов о наивном «Вовочке», его простодушном непонимании «взрослого» языка, «взрослых» интересов и явлений «взрослой» жизни:

Вовочкины родители легли спать. Под дверью в их комнату стоит Вовочка и подслушивает. «Дорогая, ты кого хочешь: мальчика или девочку?» — «Я бы хотела девочку». — «Хорошо, будет тебе девочка!» В комнату влетает Вовочка: «А мне — саблю, буденовку и велосипед!»;

Дети рисуют солнце. Вовочка нарисовал его с ножками. «Почему?» «А я ночью слышал, как папа маме говорил: «Солнышко, раздвинь ножки!»;

Мама жарит котлеты. Вовочка подходит и спрашивает: «Мам, а стюардесса — это котлета или рыба?» — «С чего ты это взял, Вовочка?» — «Да папа вчера по телефону рассказывал, как они всем экипажем стюардессу жарили»;

На урок английского языка пришел представитель гороно, пожилой мужчина, и сел рядом с Вовочкой на задней парте. «Дети, я сейчас напишу предложение, а вы мне его переведете», — сказала учительница. Написав предложение, она случайно уронила мел и нагнулась, чтобы подобрать его. Вовочка поднимает руку. «Отвечай, Вовочка!» — «С такой задницей тебе не в школе работать!» — «Вон из класса!» В дверях Вовочка обернулся и говорит мужчине: «А ты, козел старый, не знаешь — так и не подсказывай!»;

Учительница спрашивает, какой рост был у Ленина. Дети отвечают: «Сто шестьдесят сантиметров». — «А у Сталина?» — «Сто пятьдесят сантиметров». — «А у Брежнева?» Никто не знает. Она дает задание узнать дома и завтра ответить. Назавтра опять никто не знает, кроме Вовочки. «Рост Брежнева — шестьдесят восемь сантиметров». — «Почему так мало?!» — «Все правильно — я измерил. Мама сказала, что он ей до попы».

В привычные для «Вовочки» сферы существования вторгается политика. «Вовочка»-простак помогает осмеять лживые идеологические догмы:

Воспитательница в детском саду спрашивает: «Дети, в какой стране самые красивые игрушки?» Дети (хором): «В Советском Союзе!» Воспитательница: «А в какой стране самые нарядные детские одежды?» Дети (хором): «В Советском Союзе!» Воспитательница: «А в какой стране самое счастливое детство?» Дети (хором): «В Советском Союзе!» Вдруг Вовочка заревел. Воспитательница: «Вовочка, почему ты плачешь?» Вовочка (сквозь слезы): «Хочу жить в Советском Союзе!»

Это — лишь небольшая часть анекдотов о наивном «Вовочке». Между тем с ними уже соседствуют анекдоты о «Вовочке»-дураке:

«Вовочка, скажи, сколько длилась Столетняя война?» — «Это… не, не знаю!» — «Ну, хорошо. Скажи, сколько лет десятилетнему мальчику?» — «Десять». — «Так сколько же длилась Столетняя война?» — «Десять лет!»

Они еще более осложняют образ «Вовочки», контрастируя с остроумием и хитростью, которыми порой отличается «Вовочка»-озорник и которые демонстрировал «Вовочка»-шут.

Впрочем, остроумие и хитрость «Вовочки» имеют весьма специфический характер. Даже в тех случаях, когда его выставляют умнее своих благонамеренных оппонентов, «Вовочка» побеждает и осмеивает их, не принимая навязываемой ему логики, как, например, в очередном поединке с «Марьей Ивановной», для доказательства глупости и неразвитости которой достаточно принять всерьез шуточную загадку:

Учительница: «Дети! Слушайте условия задачи, решать будем устно: летят четыре гуся — три белых и один серый. Сколько мне лет?» Все молчат. Вовочка поднимает руку. «Ой, Вовочка, опять ты какую-нибудь глупость скажешь!» — «Нет, Марья Иванна, я решил». — «Ну, говори!» — «Вам двадцать шесть лет». — «Правильно! А как ты решил?» — «Мама меня полудурком называет, а мне тринадцать лет…»

Возмутитель общественного спокойствия, он и в сфере умственной деятельности избегает рутинных, «правильных» решений, в связи с чем «Вовочкина» изобретательность иногда отличается той парадоксальностью, которую демонстрирует фольклорный глупец, прибегая к абсурдным и весьма замысловатым средствам достижения реальной цели. Однако в отличие от последнего наш изобретательный шут всегда добивается своего:

Учительница дала задание детям принести в школу говорящих птиц. Все дети принесли попугайчиков. А Вовочка — воробья и филина. Учительница: «Вовочка! Разве это говорящие птицы?» — «А как же! Смотрите! Воробей. сколько стоит бутылка водки?» — «Чирик!» Вовочка: «Филин, подтверди!» — «Угу!»;

Учительница дала задание детям после летних каникул принести в школу по певчей птичке. Все принесли птичек, а Вовочка принес змею. «Вовочка! Это же змея!» — сказала учительница. «Нет! Раз поет — значит, птичка. Смотрите…» Он стукнул змею раз. Змея: «Ш-ш-ш…» Третий раз. Змея: «Ш-ша-ловьи поют».

Архаическая подоплека последнего сюжета, которую не исчерпывает и отождествление змеи с птицей[2], обращает к истокам образа анекдотического героя. Он продолжает борьбу мифологического трикстера[3] с космическим и социальным порядком, собирая вокруг себя и сохраняя его культурное наследие (фольклорные маски «хитреца», «шута» и «глупца», которые сочетались в озорнике-трикстере и совмещаются в его преемнике «Вовочке»).

Одни анекдоты о «Вовочке» пародируют мифологию «героического детства»[4], свидетельством чего — и «чудесное» рождение «Вовочки»:

Вовочка спрашивает отца: «Как я на свет появился?» — «Игрались на лужайке козел с козочкой — вот ты и появился», — ответил отец. Вовочка идет к маме: «Как я на свет появился? Папа непонятно объяснил». — «А что он тебе сказал?» — «Игрались на лужайке козел с козочкой, — сказал папа, — вот я и появился». — «Все было не так! Парили в небе орел с орлицей. Парили, парили — вот ты и появился. А папа был козлом — козлом и остался!»;

и его удивительные способности:

Учительница жалуется Вовочкиному папе: «Ваш сын нарисовал на парте муху, и я отбила об нее руку». «Это еще что, — говорит папа. — Он вот давеча крокодила в ванной нарисовал, так я через нарисованную дверь выскочил»;

и уже отмеченное выше раннее достижение им половой зрелости, что подчеркивает «Вовочкину» исключительность, свои права на которую анекдотический герой и демонстрирует нарушением всевозможных культурных запретов (вплоть до инцеста), тогда как в других анекдотах «Вовочка» предстает «не подающим надежд», но именно этот нечистоплотный, отверженный и гонимый герой в конечном счете одерживает такую же победу, что и его архаический прототип — «низкий» герой волшебной сказки, добиваясь расположения «чудесной» невесты, учительницы «Марьи Ивановны».

Анекдоты о «Вовочке» очень редко выходили за рамки «героического» детства. Он столь прочно связан с ним, что само продолжение «Вовочкиной» биографии уже вызывало комический эффект:

Сын говорит матери: «Я больше в школу не пойду!» — «Это почему же?» — «Да ну… Петров опять будет из рогатки стрелять, Синицын учебником по голове бить, Васильев подножки ставить… Не пойду!» — «Нет, Вовочка, ты должен идти. Во-первых, тебе уже сорок лет, а во-вторых, ты — директор школы!»

Эта тема актуализировалась в 2000 году, когда президентом России был избран Владимир Путин. Возникают анекдоты, в которых президент выступает как выросший «Вовочка»:

Учительница спрашивает детей, кто кем хочет стать. Леночка говорит, что она будет портнихой; Танечка — врачом; Петенька — ученым. «А ты, Вовочка?» Вовочка: «А я буду президентом!»

Однако анекдотов о «Вовочке»-президенте немного. Хотя один из первых анекдотов о Путине и объяснял его успех тем, что «в его личности соединились два любимых персонажа анекдотов — Штирлиц и Вовочка», анекдоты о Путине в общем и целом ориентируются отнюдь не на этих «любимых персонажей», которые продолжают жить своей жизнью. Анекдотический «Вовочка» был и остается «героем-малолеткой». Характерно, что его типичную для архаического эпоса роль мальчика для поручений подчеркнул и «супер-анекдот» 80-х годов:

Жена с любовником лежит в постели. Звонок в дверь. Вовочка бежит открывать. На пороге стоят Василий Иванович с Петькой — оба евреи.

От фольклорных корней обратимся к актуальному смыслу анекдотов о «Вовочке». Они неразрывно связаны с современностью. Анекдотический герой опровергает и пародирует идеальный образ ребенка[5]. Анекдоты о «Вовочке» исходят из наших культурных ценностей. Это подтверждают и имена действующих лиц. Очевидно, что выбор их не случаен. Есть определенная разница между именами главных и второстепенных героев: друзья и одноклассники «Вовочки» называются именами, которые в 60 — 70-е годы не пользовались популярностью, тогда как имена главного героя, его партнерши и учительницы, напротив, принадлежали к самым распространенным, если учесть примерный возраст «Марьи Ивановны», имя которой еще художнику Нестерову казалось «простым, но таким милым»[6]. Между тем «Вовочкину» партнершу предпочитают называть «Татьяной» — именем, которое ни тогда, ни впоследствии не возглавляло список женских имен. Выбор «Татьяны» предопределяется если не характерностью, то его культурной значимостью — особенно для школы (пушкинская «Татьяна Ларина»!) выделяющей это имя среди прочих имен «Вовочкиной» партнерши. Анекдотический именник ориентируется на культурные «святцы»: используются и обыгрываются имена высокой культурной значимости.

Именно этим и объясняется имя героя анекдотического цикла. «Вовочка» — ласкательная форма имени «Вова», которым в кругу семьи или друзей называли не только «Владимира» (ср. «домашнее» имя одного из молодых героев «Плодов просвещения», Василия Леонидыча Звездинцева — «Вовó»[7]). Однако чаще всего «Вовой» становится «Владимир». Видимо, через посредство его уменьшительной формы «Володя»[8], что соответствует порядку образования сокращенного имени подобного типа, возникающего в результате удвоения начального слога производящего имени. Именно в такой последовательности выстраивается именной ряд в повести Владимира Одоевского «Катя, или История воспитанницы»: «он скрывал свою ненависть к Владимиру и называл его Володею или Вовó»[9]. Обращает внимание офранцуженность сверхсокращенного имени — «Вовó», характерная и для употребления полного имени: его носитель сплошь и рядом фигурировал как «Вольдемар», — она указывает на среду, где долгое время бытовало имя «Владимир».

Образ киевского князя Владимира оказался очень актуальным для Петровской эпохи и продолжал вызывать интерес в процессе формирования русской национальной культуры. Это отражается в литературе, которая, обращаясь к изображению крестителя Руси: от трагикомедии Феофана Прокоповича «Владимир» (1705) до эпической поэмы Хераскова «Владимир возрожденный» (1785), — тем самым популяризировала весьма редкое до того времени имя «Владимир» («Володимир»). Особое, закрепленное за Рюриковичами в Древней Руси «княжеское» имя возрождается в высшем слое русского общества XVIII века.

Однако и здесь в начале XIX века это имя встречалось еще довольно редко. Иначе оно вряд ли пришлось бы по вкусу романтической литературе, воспользовавшейся именем великого русского человека для обозначения благородного героя отечественного происхождения. Имя стало до того типичным, что без «Владимира» не обходился ни один «порядочный» роман[10]. Литературной моде на «Владимиров» много способствовал пушкинский образ Владимира Ленского, который и после того, как она прошла, привлекал внимание русского образованного общества к имени «Владимир».

Возрастающая популярность имени сопровождается расширением его семантического потенциала. Оно вызывало самые разные и порой весьма неожиданные ассоциации. Можно только догадываться, почему у Пушкина, например, с именем «Владимир» ассоциировалась «роковая судьба злополучного жениха или возлюбленного <...>, и ассоциация эта сохранилась <...> на всем протяжении его творчества»[11]. Однако решающую роль в постепенном распространении имени «Владимир», которое к концу XIX века даже в провинциальных городах вошло в десятку самых частых русских мужских имен[12], сыграли не столько его значение и все увеличивавшийся смысл, сколько сугубо прагматические обстоятельства.

В сознании каждого из последовательно усваивавших это имя социальных слоев оно прежде всего обладало высоким культурным статусом. Имя «Владимир» воспринималось как «благородное», будь то «великокняжеское», «дворянское» или же «городское» имя. Особенно длительными и прочными были его связи с дворянской культурой, что и предопределило в основном «дворянскую» окраску, «дворянские» ассоциации имени «Владимир». Это проявлялось, не только когда оно стало выходить за пределы дворянского общества (дьякон в рассказе Александра Неверова «Егорка родился» (1911), например, возмущается тем, что крестьянского ребенка хотят назвать «Володимиром»: «Не дать ли тебе Геннадия с Аркадием — дворянин какой! И Егор не плохое имя, самое народное»[13]). Много позже, уже после крушения дворянской России, представляющийся сыном уездного предводителя дворянства Остап Бендер, не задумываясь, называет себя «Вольдемаром»[14].

Еще определеннее «дворянская» окраска должна была ощущаться в таких сокращениях имени «Владимир», как «Вова» и тем более «Вовочка», образованных по моделям, которыми народ никогда не пользовался. Об их происхождении предреволюционной России напомнила популярная комедия Евстигнея Мировича «Вова приспособился» (1915), вскоре экранизированная и с большим успехом прошедшая по кинотеатрам страны (вслед за которой последовали «Вова на войне» и «Вова в отпуске»). Изображались смехотворные попытки молодого барона Владимира Михайловича Штрика приспособиться к казарменному быту, столь отличному от домашних условий, в которых жил этот великовозрастный «Вовочка», как именует его не только мать-баронесса и сестра Софи, но и сам автор[15], извлекающий комический эффект из сопоставления «домашнего» имени героя с окружающей его обстановкой.

Все это необходимо учитывать при объяснении причин стремительного выдвижения имени «Владимир» на первое место в русском мужском именнике, которое происходит в 20-е годы нашего века. Обычная ссылка на связь этого явления с почитанием Ленина, как представляется, не раскрывает его закономерности. Очевидно, что социальный переворот резко ускорил процесс эмансипации и распространении имени «Владимир» в народной массе. Он предопределил и результаты этого процесса: характерное имя прежних властителей сделалось самым ходовым среди тех, «кто был ничем», а стал «всем» — из «грязи» попал «в князи». Воздействовало, конечно, и имя вождя мирового пролетариата, но в полной мере его влияние проявилось, видимо, несколько позже, когда культ нового святого Владимира способствовал закреплению и упрочению первенства имени «Владимир» в советских «святцах». Этот культ придавал распространеннейшему имени высокий смысл, превращая его в символическое явление культуры:


Мы назвали сына Владимиром
В честь Ленина и Маяковского
Или в честь великих князей
Владимира Красное Солнышко
И Владимира Мономаха.
В России было много известных Владимиров…[16]

Из противопоставления ему «домашней» и потому более естественной, более природной формы «Вовочка» и рождается герой «детских» анекдотов, в образе которого с самого начала была подчеркнута его антикультурность, его доходящая до дикости природность. «Вовочка» отталкивается от всего культурного содержания, заключенного в имени «Владимир». В том числе — и от Ленина. Однако культурный герой, освятивший собой имя «Владимир», является лишь одним из прототипов «Вовочки». Отождествление с Лениным представляет мифологическую по сути характеристику «Вовочки»: через соотнесение с изоморфным, подобным ему объектом[17], возглавляющим ряд культурных «Владимиров». Оно указывает на класс явлений, с которыми связан и который непосредственно пародирует «Вовочка», тогда как его отождествление с директором школы характеризует «Вовочку» как пародийный образ мужчины вообще, из прежнего «Ивана» вдруг превратившегося во «Владимира». «Вовочка» распространяется и утверждается в «детских» анекдотах по мере того, как стремительно падала популярность имени «Владимир»: «в известные времена, — писал о. Павел Флоренский, — утрачивается чутье монументальной формы данного имени, как непосильно величественной этому времени; общество не нуждается или мнит себя не нуждающимся в первоисточных силах известного имени. И тогда, вместе с измельчанием самой жизни, первоисточные имена, особенно имена духовно обязывающие, становятся обществу далекими и непонятными, заменяясь приниженными своими переработками, а то и вовсе забываясь»[18].

Однако было бы неверно рассматривать феномен «Вовочки» лишь сквозь призму современности. Любопытно, как заданный в первых анекдотах про «Вовочку» образ «приличной» семьи, к которой он принадлежит, подхватывает выявившуюся еще до революции тенденцию комического представления «маменькиного сынка» из дворян под именем «Вовочки». А ведь этим дворянским недорослем далеко не исчерпывается круг культурных образов, с которыми анекдотического героя связывает его имя (вернее — те основы, от которых оно образовано). Остается только гадать о том, как воспринимались производные от «Владимира» имена «Володя» и «Вова» в народной среде, где издавна бытовали омонимичные им имена, обозначавшие собой вредоносных мифологических персонажей: «вовой» — в русских говорах Карелии, например, называется являющийся во сне утопленник[19], тогда как чаще известная в сокращенном виде поговорка «Вроде Володи, который живет на болоте» под «Володей» разумеет лешего. В любом случае сохранялась возможность сближения производных от «Владимира» имен с вредоносными мифологическими персонажами и осмысления их в соответствующем духе.

Между тем есть основания считать, что в лешем Володе отражается языческий бог Волос / Велес[20], с другой ипостасью которого, великаном Волотом в народной среде уже путали самого князя Владимира[21]. Если сопоставить Вовочку с образом Велеса / Волоса, реконструированным Вяч.Вс. Ивановым и В.Н. Топоровым[22], то оказывается, что анекдотический цикл насыщен «волосовскими» мотивами. Они обнаруживаются как в отдельных анекдотах, вроде сюжета о поющей про соловьев змее, так и в целых сериях анекдотов, где изображаются, например, отношения между Вовочкой и Марьей Ивановной или же словесные состязания на школьном уроке, включающие в себя и разгадывание загадок. Вполне возможно, что «волосовские» мотивы связаны с Вовочкой потому, что сам этот герой восходит к мифологическому Волосу / Велесу, представляя собой его сниженный и трансформированный образ, о чем и свидетельствует «волосоцентричность» имени «Вовочка».

Известно, что имеющая основополагающее значение для создания антиподов культуры, к которым относится и наш комический дикарь, «полемическая или негативная ориентация может приводить к порождению языческих текстов»[23]. Архаический субстрат «Вовочки» требует специального исследования, которое и определит роль глубинных пластов культуры в появлении главного героя современного «озорного» эпоса. Однако уже и без того ясно: в выворачивании наизнанку образцово-показательного ребенка задействованы основные механизмы культурного творчества, благодаря которым возникает и развивается анекдотический герой.

 

Примечания

  1. «Вовочка» — олицетворенная пародия. «Анекдотная повесть» с главным героем «Вовочкой» называется «Это я — Вовочка!» (см. Анекдотный капустник: Анекдоты про Вовочку (Тамбовские губернские ведомости. № 46(А). Тамбов, 1993. С. 2-5).

  2. См.: Нестеров М. В. Давние дни: Воспоминания. Очерки. Письма. Уфа, 1986. С. 75. А в настоящее время имя «Марья Ивановна» иногда используется для обозначения простой русской женщины (см.: Андрей Кончаловский: «Прежде всего надо ублажить Мариванну. Потому что ее больше» [: Интервью с

  3. Е. Богословской] // Петербургский Час пик. 2000. 15 март., № 10. С.4).

  4. См.: Толстой Л. Н. Собр. соч.: в 22 т. М., 1982. Т.11. С. 114. 120, 168 и 175. Любопытно, как у имени «Василий» в быту появляются сокращенные формы, более уместные для производных от имени «Владимир». Ср.: «А пока Доде — шестой год, никто, кроме матери и отца, не знает, как его зовут на самом деле: Даниил ли, Дмитрий ли или просто Василий (бывают и такие уменьшительные у нежных родителей)» — Аверченко А. Т. Кривые Углы: Рассказы. М., 1989 С. 77. Между тем «Додей» часто называли именно «Владимира» (см, напр.: Лесков Н. С. Собр. соч.: в 11 т. М.. 1957. Т. 5. С.215 и 227).

  5. См.: Чернышев В. И. Русские уменьшительно-ласкательные личные имена

  6. // Русский язык в школе. 1947. № 4. С. 23.

  7. Одоевский В. Ф. Повести и рассказы. М., 1959. С. 132.

  8. «Варя влюблена, — иронизировал в 1842 г. Некрасов, рецензируя роман Загоскина „Кузьма Петрович Мирошев“ — и влюблена, как следует всякой героине порядочного романа, в Владимира» (Некрасов Н. А. Полн. собр. соч. и писем: в 15 т. Л., 1989. Т. 11. Кн.1. С. 48. Курсив Некрасова).

  9. Альтман М. О собственных именах в произведениях Пушкина // Учен. зап. / Горьковский гос. ун-т. Серия историко-филологическая. Вып.72. T.1. Горький, 1964.

  10. С. 393.

  11. См.: Бондалетов В. Д. Русская ономастика. М., 1983. С. 123.

  12. Неверов А. С. Собр. соч.: В 4 т. Куйбышев, 1957. Т.1. С.179.

  13. См.: Ильф И., Петров Е. Двенадцать стульев. Золотой теленок. Иркутск, 1968. С. 88.

  14. В списке действующих лиц герой обозначен именно как «Вовочка» (см.:

  15. Мирович Е. А. Вова приспособился: Комедия в 2-х действиях. Пг.. 1915. C.1).

  16. Сербский Виктор. Беседы с портретами родителей. Братск, 1995. С.51.

  17. Cм.: Лотман Ю. М., Успенский Б. А. Миф — имя — культура // Труды по знаковым системам. Тарту, 1973. Т.6. С. 285 (Учен. зап. / Тартуский гос. ун-т. Вып. 308).

  18. Флоренский П. А. Имена // Социологические исследования. 1990. № 11. С. 115.

  19. См.: Черепанова О. А. Мифологическая лексика русского Севера. Л, 1983. С. 122-123.

  20. См.: Успенский Б. А. Филологические разыскания в области славянских древностей. (Реликты язычества в восточнославянском культе Николая Мирликийского). М., 1982. С. 87-88.

  21. Это происходит в знаменитом духовном стихе о Голубиной книге. См.: Мочульский В. Историко-литературный анализ стиха о Голубиной книге. Варшава, 1887. С. 20-22.

  22. См.: Иванов В. В., Топоров В. Н. Исследования в области славянских древностей. М., 1974. С. 31 и сл.; Топоров В. Н. Еще раз о Велесе-Волосе в контексте «основного» мифа // Балто-славянские этно-языковые отношения в историческом и ареальном плане; Тезисы докладов второй балто-славянской конференции. М., 1983. С. 50-56, и другие работы этих авторов, а также указанную в примечании 18 книгу Б. А. Успенского.

  23. Лотман Ю. М., Успенский Б. А. Роль дуальных моделей в динамике русской культуры (до конца XVIII века) // Учен. зап. / Тартуский гос. ун-т. Тарту, 1977. Вып. 414. С. 15.