p text-align:justify;text-indent:30.6pt'>…на, — как, раньше как называлися-та? — не пожня, а нива, вот на ниву жать. Мужик отправит, и она пойдёт, погледит вот так: «Ой, край вижу, завтра выжну, лягу посплю». Лягет и спит себе, спит, спит. Проснётсэ, уж и солнце садится. Отправляется домой. Мужик спрашивает, говорит: «Ну, как там?» — «Да вот столько-то суслонов нажала». Ну вот, значит, на третий или на четвёртый день дедко сам, муж сам походит. Ходит, приходит — она спит. Он взял её, обстриг всю. Голову всю обстриг и ушёл. Ушёл. Она, значит, встаёт, видит, что обстрижена: «Господи, чё такое?» Пошла домой. А уж темнать стало. Пришла домой, подошла к окошку, гледит — мужик там ребят кормит. Ребят накормил всех, ворота закрыты. «Пойду домой, если собаки не залают, дак значит — я, а если уж залают собаки, значит — не я». Вот приходит домой, собаки молчат. Вот пошла погледела — мужик там кормит ребят, а дверь закрыта. Села на завалину, сидела-сидела, не знает, чё делать. А уж темно стало, холодно. Стукаетсе. Стукаетсе, мужик выходит: «Кто там?» — «Иван, у тебя Марья дома?» — «Дома. А куда у меня Марья девалась? Дома». «Значит — не я». Не знает, куда идти. Ну, значит, потом опять села на завалину и сидит. Старик вот за окошко погледит — она на завалине сидит. Вышел оттуда и опять, котороё осталось, за космы ведёт: «Иди, шлюха, домой, да никогда эдак не делай». Вот с того время баба стала ходить да жать. А то всё время ходит да не жнёт. «Посплю я, завтра выжну. Край вижу, дак завтра выжну». Вот те на.