<Мать рассказывала. В общем, я вам расскажу рассказ интересный,> но это тожё из книги из божественной.

Значит, в одной деревне, значит, старик со старушкой жили. Ну, он такой был опытный, этот, сапожник — сапоги сошьёт, дак уж лучше, чем фабричная работа. Ну, значит, в одно прекрасно времё, как раз этот осенью праздник, Покров, 14 октября, Покров, праздник религиозный, праздник. И он ходил в другую деревню там к брату в гости. Ну, обратно идёт, ёлки-палки. 14 октября, уж погода-то-то неважная, холодно. И как раз на ём пути ру́чей, небольшой ручеёк. Ну, он идёт, смотрит, ёлки-палки, в ручью́ человек голый лежит, ну, совершенно голый, мужского рода. Ну, значит, сначала думал, что он мёртвый. Ну, смотрит он — он немножко так пошевелилсе. Пошевелилсе — ак надо человека подымать.

«Ну, товарищ, давай вставай — говорит. — Откуда ты, говорит, ты взяле-то?» Ну, его на́ ноги поднял и ведёт к себе в деревню в дом. Привёл в деревню в дом. А старуха у него такая была шумливая: «Ох, ты, бродяга, ты сам пьяница, где-то чёрт носит пьяницу, да ещё какого-то бродягу привёл». Ну, старуха-то как его обозвала́ бродягой-то, этого человека голого-то, он говорит, сразу как всё, как это молния сделалась, в дому всё осветило как! Вот тут старуха-то догадалась, что чё-то не ладно. Ну, дедко: «Давай, бабка, ищи ему бельё, это, кальсоны, да рубашку, да брюки да, всё это. Надо человека одеть». Ну, всё его одели, значит. Ну, вот тут самовар согрели, с чаем всё пьют. А он чё-то всё сидит, да всё эдак улыбается, всё улыбается этот человек, который…

Ну вот. Старуха: «Чего тебе смешно-то?» — «Да ничего». Ну, значит, он и говорит, старикам-то, что я, гыт, буду у вас жить. Ну, дедко дак: «Живи, пожалуйста. Ты, в общем, делать-то чёо́ сможешь?» — «А всё могу. И эти, сапожничать умею, всё умею».

Ну, ладно, значит, в одно прекрасно времё подъезжает к дому на тройке-ко́нях извошшик и барин, этот, барин приехал. Этот, хром привёз, сапоги заказывать, шить по своей ноге. Ну, а старик-то у этого, которого привёл, голого-то, говорит: «Вас как звать-то?» А говорит: «А меня, говорит, Михаил-Архангел. Михаил, говорит, Архангел». — «Ну, дак вы, говорит, это, сапожничать-то, говорит, хорошо умеете?» — «Да, хорошо». Ну а этот, барина-то привезли, хром-то привезли, дак а хозяин-то и говорит: «Михаил-Архангел, это, говорит, сыми, говорит, у барина, это, ну, мерку по ноге, размер сапог-то шить». А барин: «У-у, дам я такому сопле ногу свою мерять!»

Ну, Михаил-Архангел сразу улыбнулся, отошёл, не стал мерять — раз не дают дак.

Ну, хозяин сам смерял ногу, эту мерку на сапоги. Значит, сели уехали. Полчаса не прошло, эта же тройка обратно мчится. «Не надо барину сапогов, шейте тапочки. Он по дороге, гыт, скончалсе, помер». Вот как насмеялся над его Михаил-то Архангел.

Да. Я пропустил-то. Когда оне уехали-то, барин-то, а хозяин-то Михаилу-Архангелу говорит: «Крой, говорит, сапоги да шей». А старик-то поглядел, а Михаил-Архангел вот какие-то два маленьких лоскутка отрезал. А хозяин гыт: «Дак ты, говорит, что делаешь! Нас с тобой, гыт, обеих, гыт, засудят. Что ты, гыт, портишь матерьял-то?» А он: «Я, говорит, знаю, чё делаю». Начинает шить тапки. Только пока роскроил и сшил тапочки, <нрзб.>, всё. Глит, уже тройка-то обратно вернулась: «Барину шейте тапки, сапогов не надо, он дорогой помер». Он с полочки… <тапки взял, подошвой о подошву хлопнул, на — пожалуйста. Вот так насмеялся над ним Михаил-Архангел.

<А где это вы читали?>

А это в книге было, той книги у меня нету. В божественных книгах ведь всего много.>