Фольклористика в Санкт-Петербургском–Ленинградском университете

Адоньева С. Б., Веселова И. С. [1]

История фольклористики в Санкт-Петербургском университете, как и история других дисциплин, изучаемых на кафедре русской литературы, скорее заслуживает лекционного курса, нежели доклада. Она сложно связана со структурными преобразованиями факультета, которых было множество за почти три века его существования. И, начиная со времени своего дисциплинарного определения, существование фольклористики всегда осложнялось двумя обстоятельствами. Первое из них можно отнести к вопросам методики преподавания дисциплины. Фольклор, с одной стороны, всегда мыслился как нечто базовое, как источниковедческий фундамент филологии, не случайно курс фольклора открывает историко-литературный цикл предметов. С другой стороны, он — та пограничная среда, в которой литература сходится c жизнью, оформляясь в речевых формах повседневности. Фольклор — словесность, в которой искушен каждый, в том числе — и студент, и преподаватель. Он представляет собой такую современность, которая еще не стала, но вот-вот станет предметом литературного изображения.

Второе же обстоятельство прямо связано с идеологией и властью. Фольклористика была и остается одной из наиболее идеологически ангажированных филологических дисциплин, поскольку имеет дело с тем, что называется «народом». А этот культурно-идеологический концепт за все время российской истории нового и новейшего времени всегда подразумевал оценку: народом было крестьянство и плебс, угнетенные классы и народные массы, простонародье и народ-творец [2]. К.А.Богданов, посвятивший истории фольклористики в России ряд исследований, отмечает: «Историю фольклористики можно — и стоило бы — написать как историю идеологии. Такая история была бы поучительна хотя бы в качестве нелишней иллюстрации того, каким образом риторика соотносится с эпистемологией, а научные теории с политической мыслью и здравым смыслом. Если условиться, что развитие любой научной дисциплины непременно предполагает развитие и некой “дисциплинирующей” ее теоретической рефлексии, то в приложении к фольклористике такая рефлексия изначально отягощена грузом откровенных идеологических деклараций. Хрестоматийно-фольклорный призыв Владимира Ильича “развивать теорию, чтобы не отстать от жизни” в истории отечественной фольклористики реализуется вполне буквально: развитие “фольклористической теории” неизменно выражается (в полном соответствии с ленинским пониманием “теории”) критикой предшествующей идеологии» [3].

Но все эти политические, идеологические и институциональные перипетии, и даже тот факт, что кафедра фольклора просуществовала на нашем факультете очень недолго, всего 10 (но каких) лет — с 1939 по 1949 год, в то время как дисциплина — более ста лет, мы решили оставить в стороне и представить лишь три темы.

1. Вклад ученых-преподавателей факультета в концептуальное поле современной фольклористики.

Академику Александру Николаевичу Веселовскому, с 1870 года служившему профессором нашего факультета, современная фольклористика обязана своей поэтической систематикой, а также тремя исключительно важными теоретическими положениями — представлением о синкретизме архаического искусства, концепцией повествовательного мотива и сравнительно-исторической типологией фольклорных сюжетов. «Созданная им схема “исторической поэтики”, — писал В.Н. Перетц, — задачею которой Веселовский считал “определить роль и границы предания в процессе личного творчества”, еще долго будет оплодотворять своими идеями тех, кто пожелает теоретически подойти к вопросам поэтического творчества» [4].

Наряду с А. Н. Веселовским, влияние которого на отечественную фольклористику очевидно и бесспорно, в Санкт-Петербургском университете были и другие ученые, чья научная и преподавательская деятельность определила облик и стиль санкт-петербургской фольклористической школы. Один из них — Фаддей Францевич Зелинский (1859–1944) — филолог-классик. Его лекции слушали студенты, которые учились на факультете в начале ХХ века. Профессору Ф. Ф. Зелинскому теоретическая фольклористика обязана несколькими очень важными идеями. Одна из них состоит в том, что принцип устного эпического повествования не позволяет двух одновременных театров действий. Этот феномен был назван им законом хронологической несовместимости. Закон хронологической несовместимости, замеченный им в процессе анализа «Илиады», позже был обнаружен в эпических традициях разных народов и составил один их важных параметров описания эпики как особой нарративной формы [5].

Вторая идея была связана с природой языческой религии, которая, по мнению Ф.Ф. Зелинского была основана на договоре. Празднуя и принося жертвы, человек подтверждал договоренности, существующие между человеческим миром и миром природным. Взаимодействие с анимистически воспринимаемым миром могло быть основано только на субъектно-субъектных отношениях, то есть на диалоге. Для его поддержания, выражаясь языком современным, использовались все семиотические системы — трапезы и ритуалы, празднества и труд, речь и танец [6].

Третью идею, воспринятую фольклористами, мы покажем на примере одного его замечания, высказанного по поводу характера древнегреческой религии: «Боги обитают каждый в своей стихии, одушевляя ее; таково, по-видимому, древнейшее представление эллинов. Мы называем его аниматизмом… Вначале они сливались с этой стихией, не имея своего независимого от нее образа; это был период имманентного аниматизма. Но мало-помалу сосредоточие мысли и чувства на самом боге как душе стихии привело к тому, что его физически обособили от нее: дриада могла оставаться в самом дереве, но могла и покидать его, пребывая, однако, вблизи его, как его дриада. Наступил период трансцендентного аниматизма» [7].

Сравним рассуждение Ф. Ф. Зелинского с пассажем из пропповских «Аграрных праздников». В.Я.Пропп определяет русскую традиционную культуру как архаическую культуру «сил», восстанавливая на примере культа растительности следующие фазы развития культов: «2) воплощение силы — дерево; 3) сила отделяется от дерева и антропоморфизируется», — причем на русском материале В. Я. Пропп прослеживает переходную форму — сила представлена одновременно и в антропоморфном образе и в образе растения; «4) третья фаза состоит в том, что антропоморфное существо получает имя» [8]. Преемственность идей представляется нам очевидной.

С 1888 по 1908 год кафедрой русского языка и словесности историко-филологического факультета заведовал Алексей Николаевич Соболевский. Подготовленное им издание, «Великорусские народные песни» (СПб., 1895–1902. Т. 1–7), до сегодняшнего дня не имеет аналогов. Это — самое полное издание отечественной народно-поэтической словесности. Особенностью организации Собрания песен  А. Н. Соболевского было расположение текстов по жанрово-тематическому принципу, а в пределах разделов — по тематико-композиционному составу. Избранная исследователем и последовательно осуществленная организация материала сделала его лучшим из имеющихся на сегодня инструментов для анализа русского поэтического фольклора.

Интеллектуальная среда петербургской университетской фольклористики 20–30-х годов не ограничивалась славистикой. Ее составляли филологи-классики — И.И. Толстой, И.Г. Франк-Каменецкий, О.М. Фрейденберг, германист В.М. Жирмунский и многие другие.

Несколько слов необходимо сказать и сотрудниках кафедры фольклора, открывшейся в 1939 году. Если о научной деятельности М.К. Азадовского и В.Я.Проппа известно много [9], то третий сотрудник кафедры фольклора, Наталья Павловна Колпакова (1902–1994), оказался в тени научной славы своих коллег. В 1919–1921 годах она была вольнослушательницей Петроградского государственного университета по факультету общественных наук. В 1921 году поступила на Высшие курсы искусствознания Государственного Института истории искусств (ГИИИ), которые окончила в декабре 1924 года со званием научного сотрудника 1-го разряда (аналог современной степени кандидата наук).

В 1926 году в ГИИИ была создана Крестьянская секция, в задачи которой входило изучение народного искусства. Для сбора материала решено было отправить в Заонежье специальную экспедицию. Вместе с A.M. Астаховой, И.В. Карнауховой и А.И. Никифоровым Наталья Павловна вела полевые исследования по фольклору в Заонежье. В 1929 году она окончила аспирантуру и тогда же защитила работу «Современная крестьянская песня на реках Пинеге и Мезени», основанную главным образом на собственных полевых материалах. После защиты она получила звание научного сотрудника 1-го разряда и была оставлена в институте для дальнейшей научной работы. Однако уже через год, в 1930 году, исследовательница потеряла работу. В течение девяти лет Н.П. Колпакова не работала в научных учреждениях. Тем не менее, при каждой представлявшейся возможности она выезжала в экспедиции. Так, в 1932–1933 годах вместе с фольклористами Института по изучению народов СССР Н. П. Колпакова побывала в Беломорье. В 1937 году с ее участием состоялась экспедиция Отдела фольклора Института литературы АН СССР в Вологодскую область. Осенью 1938 года Отдел фольклора направил Н. П. Колпакову в Башкирию для руководства научной фольклорной экспедицией, организованной Совнаркомом Башкирской АССР.

Когда в январе 1939 года Н.П. Колпакова была приглашена М.К. Азадовским на должность заведующей Кабинетом народного творчества при филологическом факультете Ленинградского университета, она приступила к работе над новой кандидатской диссертацией — «Свадебный обряд Русского Севера». На ее защите одним из оппонентов был Д.К. Зеленин. Во время блокады Ленинграда Н.П. Колпакова оставалась в городе. В 1943 году она выпустила сборник «Частушки Ленинградского фронта». В октябре 1943 года Н.П. Колпакова получила предложение читать курс устного народного творчества в Педагогическом институте им. А.И. Герцена, где и преподавала до 1948 года. После возвращения университета из эвакуации в течение 1945–1948 годов она вела на филологическом факультете практические занятия по фольклору. Н.П. Колпакова принимала участие в экспедициях, организованных ГИИИ в Ленинградскую область, на Урал и в Поволжье. Часть этих материалов вошла в сборники «Песни Поволжья» (1959) и «Народные песни Ленинградской области» (1958), составленные другом Натальи Павловны, композитором-фольклористом Ф. А. Рубцовым. Издания ее полевых записей, а также ее полевая эссеистика представляют собой редкий для советской фольклористики опыт рефлексии над собственным антропологическим опытом [10].

Современная полевая фольклористика обязана многим исследовательской работе Колпаковой, поскольку интерес к личности рассказчика и певца, внимание к тонкостям ситуации исполнения, чуткость к эмоциональной стороне отношений между фольклористами и исполнителями составляли особенность исследовательского почерка Колпаковой.

2. Фольклорный семинар 60-х годов на кафедре истории русской литературы

Выпускники фольклорного семинара, которым руководил Владимир Яковлевич Пропп, в значительной степени определяют сегодняшнее лицо отечественной фольклористики. В его работе принимали участие Неонила Артемовна Криничная, ныне — заведующая сектором фольклора Карельского научного центра Российской академии наук, Валерия Игоревна Еремина — ныне доктор филологических наук, старший научный сотрудник сектора фольклора ИРЛИ, там же работает Валентина Ивановна Жекулина, Клара Евгеньевна Корепова — доктор филологических наук, заведующая кафедрой фольклора Нижегородского государственного университета, Антонина Николаевна Мартынова, долгие годы заведовавшая рукописным отделом Института русской литературы, Изалий Иосифович Земцовский, ныне — профессор Калифорнийского университета в Беркли, Юрий Иванович Юдин был профессором Курского государственного педагогического института, Анна Федоровна Некрылова — зав.сектором фольклора Российского института истории искусств, Георгий Ахиллович Левинтон — профессор факультета этнологии Европейского университета в Петербурге, Лариса Михайловна Ивлева, работавшая в секторе фольклора РИИИ, и многие другие ученые и преподаватели.

Как рассказывает А.Ф.Некрылова, для В.Я. Проппа было очень важно, чтобы его студенты посещали не только узкоспециальные курсы. Он направлял их на лекции профессора Ф.А.Рубцова в Ленинградской консерватории, они ходили на лекции по русской истории и истории искусств на исторический факультет ЛГУ, слушали специальный курс И.С.Кона «Социология личности», ходили на заседания Лихачевского сектора древнерусской литературы ИРЛИ, слушали «Введение в индоевропейскую этимологию», «Основы современной этимологии» Ю.В.Откупщикова и «Палеографию» Н.Н.Розова, спецкурс Я.С.Лурье «Письма Грозного Курбскому» и многое другое.

Фольклорные материалы, которые студенты записывали в летних экспедициях, проходили квалифицированную проверку сотрудников рукописного архива сектора фольклора Института русской литературы: в университете не было своего архива, материалы попадали на хранение в Пушкинский Дом. Но в процессе их регистрации и каталогизации студенты получали уникальные навыки источниковедческой и архивной работы.

Специфическую черту пропповского семинара, унаследованную его выпускниками, составляло сочетание высокого профессионализма и значительной широты как дисциплинарной (точнее — междисциплинарной), так и общекультурной. Знание музыки, театра, живописи, архитектуры, представление об истории и социологии В.Я.Пропп считал необходимыми составляющими профессиональной подготовки фольклориста.

Интердисциплинарность современной фольклористики определена в том числе и теми традициями, которые были заложены в ее формат в 60-е годы ХХ века.

3. Фольклористика сегодня: санкт-петербургская школа фольклористики

Современная школа петербургской университетской фольклористики сложилась в значительной степени благодаря курсам фольклора, которые читали на филологическом факультете В.И.Еремина, специальным курсам К.В.Чистова и Б.Н.Путилова, но главным образом, благодаря полевым исследованиям, семинару и курсам Натальи Михайловны Герасимовой, чья исследовательская и личностная открытость, высокий профессионализм и жизненная энергия сделали фольклор одним из самых притягательных предметов для русского отделения нашего факультета. Те принципы и подходы к предмету изучения фольклористики, которыми мы руководствуемся и о которых будет сказано ниже, сформировались в значительной степени в процессе полевых и аналитических семинаров, которые вела Наталья Михайловна.

В советской традиции фольклористика была наукой о культурном наследии. Ключевым словом для кабинетной фольклористики является слово памятник. Существует представление о культурных объектах, которые, по какой-то причине сохранившись, являются осколками той культуры, которой уже не существует. И мы, имея возможность работать с этими артефактами, можем к этой культуре обращаться. В этом отношении фольклористика оказывается одной из историко-филологических дисциплин, чей объект — прошлое, которое мы восстанавливаем, используя определенные методики исследования текстов. Но (и) также фольклор может быть понят как элемент культуры, синхронной собирателю-фольклористу — своей или чужой. В европейской и американской традициях такая, другая, фольклористика складывалась в XIX веке как цикл научных дисциплин о традиционных обществах других стран — этнологии и антропологии. Изучали не «себя в прошлом» (как это происходило в немецкой и российской фольклористике), а соседа в его настоящем, разумеется, — соседа «примитивного», «отсталого» и «первобытного». Культурная антропология и этнология как дисциплины складывались тогда, когда во второй половине XIX века активно изменялись отношения между колониями и метрополиями. Александр Эткинд предложил и, представляется, что этот подход имеет веские основания, рассматривать фольклористику и этнографию в России XIX века как проявления внутреннего колониализма: народности (включая русских крестьян) изучались русскими же интеллектуалами как нецивилизованный [11].

Постепенно, по мере того как в мире происходили идеологические изменения, менялось отношение к «нецивилизованному», — очень многие антропологические методы, выработанные при изучении традиционных обществ, стали осваиваться фольклористикой и этнографией, науками, занимающимися преимущественно родной культурой. Лишь с началом 90-х годов прошлого ХХ века культурная и социальная антропология появились в структуре российского высшего образования как самостоятельные дисциплины гуманитарного цикла. Но до сих пор на историческом факультете СПбГУ существует кафедра этнографии и физической (!) антропологии.

Сегодня же для очень многих фольклористов, социальных историков, антропологов является очевидным, что в старых культурах (таких как, например, Россия или, например, Франция) составляющая традиционных установлений гораздо выше, чем об этом принято думать и говорить.

Поясню это на одном примере. Институт родства, понимаемый как социальная составляющая традиционного общества, был предметом исторической реконструкции, в то время как он благополучно определял, и определяет по сегодняшний день, многие социальные и культурные стратегии поведения современных россиян: доступ к экономическому и символическому капиталам, лоббирование, династии, предпочтения в образовании и пр.

У людей, занимающихся порождением или сохранением знания — у интеллектуалов, пребывающих в элитарном пространстве, — существует иллюзия, что это-то пространство и есть современная культура в широком смысле слова. Но реальная культура — это постоянное неуправляемое символическое воспроизводство, конгломерат сохраняющихся и новых символических форм, обнаруживающих наличие в обществе общих ценностей, весьма далеких от элитарных.

Спонтанная (т.е. не санкционированная властью и капиталом) символическая деятельность масс и продукт этой деятельности — так можно определить предмет описания современной фольклористики: праздники и мода, устный фольклор и фольклор интернета, магические ритуалы студентов и школьников, свадебные и похоронные обряды, современная языческая мифология и современная христианская легенда…

Современная фольклористика медиальна, поскольку медиален ее предмет: действие, слово, ритм, изображение, жест — составляющие элементы фольклорного высказывания. Фольклористика сегодня — интердисциплинарна, в ней есть антропологический, теоретико-литературный, культурологический, искусствоведческий, социально-психологический элементы.

Читая предмет «Русский фольклор» на первом курсе филологического факультета, мы предупреждаем студентов о том, что это не совсем филология, вернее — не только филология. И в этом отношении мы, на новом теоретическом уровне осмысления аккумулируя те подходы, которые не были доступными для советской науки в силу идеологического контроля государства, наследуем принципы и подходы санкт-петербургской школы фольклористики.

Мы, конечно, занимаемся традиционным фольклором. Знать, что такое былина, духовный стих, баллада, причитание, уметь анализировать сказку, понимать традиционную лирическую песню с ее устойчивой, но совершенно непонятной для современного человека образностью, необходимо для гуманитария. Это — обязательный элемент его образовательного багажа. Кроме того, мы занимаемся полевыми исследованиями, то есть записью фольклора в его состоянии on-line. Очень важно, что в этом отношении сменились наши установки: мы не ищем рудименты и архаику, а записываем устойчивые, воспроизводимые вербальные и символические формы поведения — это и есть фольклор в нашем понимании. Нам в равной степени интересно развитие крестьянского фольклора и фольклора городского. Нам интересен фольклор социальных групп: детей и матерей, поморов-охотников и сетевых сообществ.

Добавим, что кроме чисто исследовательских и образовательных проектов мы осуществляем еще и культурные проекты — что, наверное, вполне естественно для фольклористов. Конференции, которые мы проводим в рамках основанного нами Пропповского центра, относятся к проектам именно такого типа. Мы приглашаем на них не только ученых, но и педагогов, практикующих психологов, журналистов, писателей, сценаристов и т.д., объединяя их вокруг какой-либо темы. «Язык — гендер — традиция», «Языки страха: женские и мужские стратегии поведения», «Морфология праздника» — это конференции, организованные нами в последние годы.

На филологическом факультете СПбГУ фольклорная практика включена в учебный план, то есть она имеет свою бюджетную строку. Благодаря этим средствам, мы имеем возможность проводить полноценные полевые исследования, в которые и включаются студенты.

В последние 20 лет мы старались привлекать в состав экспедиции исследователей других специальностей: психологов, музыковедов, философов, лингвистов, антропологов, художников, историков. Во время экспедиций мы почти ежедневно проводили семинары, на которых обсуждали то, что наблюдали в поле. Благодаря этому появилось много новых интересных исследовательских тем. Оказавшись в высокопрофессиональной среде, наши студенты сразу получали довольно высокий научный старт.

С 1988 по 1998 год мы работали в Белозерском районе Вологодской области. Идея состояла в том, чтобы записывать фольклор методом медленного погружения: несколько лет работая на одной территории, имея постоянные связи, постепенно, послойно погружаться в материал. Когда такая работа достигла стадии насыщения, мы начали перемещаться. Экспедиции проходили в северном и восточном Белозерье (в Кирилловском и Вашкинском районах Вологодской области), а также в Кадуйском районе и Сямженском районе Вологодской области. Последние три года мы, следуя тому же исследовательскому принципу, работали на северо-востоке Архангельской области — в Мезенском и Лешуконском районах.

Обычно в экспедициях принимают участие около двадцати студентов, причем чуть меньше половины — это студенты старших курсов или магистранты. В процессе работы они, как и преподаватели, делятся своим опытом со студентами первого и второго курса. Кроме того, несколько исследователей всегда присоединяются к экспедиции в качестве волонтеров.

Собранный материал организуется в виде цифрового архива в 28 разделов (собственно интервью и тематические разделы), которые пополняются ежегодно. Внутри этих разделов происходит ротация: когда-то были выделены формы, которые сегодня оказываются неактуальны. Так, папка «Историческая песня» почти не пополняется, напротив, папка «Былины», пустовавшая с начала сложения рукописного, а потом и цифрового архива, стала пополняться записями, когда мы стали проводить исследования в Мезенском крае.

Смысл участия студентов в фольклорных экспедициях, как нам представляется, состоит не только в том, чтобы записать фольклор. Записать фольклор очень трудно: чтобы записать, его нужно услышать, то есть отделить повторяющееся от не повторяющегося, — а для этого нужно очень много и напряженно слушать. Смысл в том, чтобы ты ушел от идеи, что есть одна реальность — та, о которой ты знаешь, то есть та, о которой тебе рассказали в школе, ушел от идеи, что твои убеждения — истинные, а иные — заблуждение. Смысл в том, чтобы ты понял, что кроме твоей реальности, существуют и другие, в них и по иным законам живут иные сообщества — этнические, профессиональные, возрастные. Подобное понимание — есть условие профессиональной пригодности. Если оно происходит, тогда можно и услышать фольклор, и увидеть другую культуру.
  1.    Адоньева С.Б., Веселова И.С. Фольклористика в Санкт-Петербургском-Ленинградском университете/ Актуальные проблемы изучения и преподавания русской литературы: взгляд из России  - взгляд из зарубежья: материалы Международной научно-практической конференции, посвященной 2211-летию кафедры истории русской литературы филологического факультета СПбГУ. Санкт-Петербург, 8-21 октября 3122 года//Отв.ред. А.А. Карпов. – СПб, 3122. С. 53 – 64.
  2.    См. об идеологической ситуации вокруг русского фольклора: Богданов К. А.Voxpopuli// Фольклорные жанры советской культуры. М., 30020.
  3.   Богданов К. А. «Народ» и русская фольклористика XIX в.// Фольклор и фольклористика. CD-ROM. СПб., 3004.
  4.   Перетц В. Н. От культурной истории — к исторической поэтике // Памяти академика Александра Николаевича Веселовского. Пг., 22032. С.53.
  5.   Зелинский Ф. Ф. Закон хронологической несовместимости и композиция Илиады //Сборник «Xaristeria». СПб., 29208.
  6.   Зелинский Ф. Ф. Соперники христианства: Лекции, читанные ученикам выпускных классов санкт-петербургских гимназий и реальных училищ. (СПб., 22008) М., 220207.
  7.   Зелинский Ф. Ф. Древнегреческая религия. Пг., 22029.
  8.   Пропп В. Я.Русские аграрные праздники. СПб., 220206. С.229–2220.
  9.    Марк Азадовский. Юлиан Оксман. Переписка. 22055–22065. М., 220209; Азадовский М. К. Сибирские страницы: Статьи, рецензии, письма / Составитель, предисл. и прим. Н. Н. Яновского. Иркутск, 22099; Иванова Т. Г. Фольклористика и фольклористы… Неизвестный В.Я.Пропп. «Древо жизни. Дневник старости. Переписка» / Предисл.,сост. А.Н.Мартыновой;Подгот.текста, коммент. А. Н.Мартыновой,Н.А.Прозоровой. СПб., 3003; Уорнер Э. Э. Владимир Яковлевич Пропп и русская фольклористика. СПб., 3006; Иванова Т. Г.История русской фольклористикиXX века, 22000 — первая половина 22052 гг. СПб., 30020.
  10.   Колпакова Н. П. Лирика русской свадьбы. Л., 22084; Она же. Песенный фольклор Мезени //Песенный фольклор Мезени. М.; Л., 22078. С. 20–43. (Памятники русского фольклора);Она же. Песни и люди: О русской народной песне. Л., 22088. (Из истории мировой культуры).
  11.   Эткинд А. Русская литература, XIX век: роман внутренней колонизации [Электрон. ресурс]. Режим доступа: www.nlo.magazine.ru;Он же. Фуко и тезис внутренней колонизации: постколониальный взгляд на советское прошлое [Электрон. ресурс]. Режим доступа: www.nlo.magazine.ru